Тише воды, ниже травы
На пике своей
популярности квартет Козлова -
Пищикова был приглашен в Вильнюс на
джазовые концерты. Остальные
участники: Васильков - на барабанах, я
- на контрабасе.
Шел 1968-й год. Лето в разгаре.
Ехали мы все в одном купе. В вагоне
было пусто. Лишь еще одно купе было
занято двумя мужчинами. Притом по
соседству с нами, а мы - возле купе
проводника. Выехали под вечер. Чтобы
было не так скучно, прихватили с
собой литра два сорокоградусной - из
расчета на троих. Козлов человек
непьющий и некурящий и вообще...
архитектор! Он не в счет. Как только
поезд тронулся, так сразу и началось
откупоривание и разливание. Очень уж
не терпелось начать резвиться.
Алексей Семеныч все же с нами
пригубил для приличия и стал что-то
интересное рассказывать: про какие-то
запрещенные книги, про
белоэмигрантов Савенкова и Шульгина,
про еще что-то увлекательно-антисоветское.
А за стеной соседи, те
самые мужчины, о которых мы забыли на
время. Да они и не подавали никаких
признаков своего присутствия
поблизости. После увлекательных и
серьезных историй, рассказанных
Козловым, требовалось немного
расслабиться, потому и последовали
бурные выходки нашего барабанщика.
Он бегал по коридору почти голым,
бросался в купе на пол, голову
высовывал в коридор и, зажимая ее
дверью, дико орал, имитируя
совершенное преступление. Голова,
торчащая из купе на уровне пола и
зажатая дверью, должна была пугать
идущих по коридору случайных
пассажиров, что и происходило,
приводя автора трюка в неописуемый
восторг. Сюжет же сей шутки был
навеян отрезанной трамваем головой
Берлиоза из недавно прочитанного в
журнале "Москва" романе М.Булгакова.
Все эти художества длились
до самой ночи. Но, по мере
улетучивания винных паров, наше
поведение становилось все более
спокойным. Наконец, почти
окончательно протрезвев, мы совсем
успокоились и завалились спать.
Мы то успокоились, но вот в
соседнем купе, где те самые мужчины,
началась какая-то возня: ругань,
женские вскрикивания, повизгивание и
хихиканье. Помним, что никаких женщин
там сначала не было. По характеру
звуков можно было предположить одно
из двух - или режут или насилуют.
Скорее - второе. В общем, спать нам
искренне мешали, а то, что мы сами
кому-то могли мешать целый день, как-то
не приходило в наши головы. В своем
глазу бревно не заметив, - как
говорится, - в чужом... за что и
поплатились!
Алексей Семеныч,
решительно натянув штаны, пошел
выяснять причину шума. Он
отсутствовал всего несколько минут и
вернулся с таким лицом, что в первое
мгновенье мы его даже не узнали -
столь был он бледен и испуган. В чем
дело? Что случилось? - стали
допытываться мы, перебивая друг
друга. Наш старший товарищ, как-то
ссутулившись и приложив палец к
губам, стал подавать нам знаки, чтобы
мы резко сбавили нюанс громкости. Мы
перешли на шепот. Тревога мгновенно
передалась и нам: страх - чувство
стадное. - Леша, не томи! Что стряслось?
- не терпелось нам. И наконец, присев
на койку - в ногах правды нет - Семеныч
вымолвил надтреснутым голосом:
- Там КаГэБэшники каких-то
баб ебут!
- Почему КаГэБэшники? -
усомнился кто-то из нас.
- Да потому, что я только
рот открыл, а они тут же мне в нос
малиновые книжечки с гербами тычут, -
развеял Алексей наши сомненья, - да и
говорят: - Еще раз сюда сунешься - мы
тебя и твоих дружков мигом из поезда
вышвырнем! Понял? Мы - при исполнении,
а ты нам мешаешь!
Услышав такое, каждый из
нас стал копаться в своей памяти,
вспоминая все свои прегрешения пред
родной Советской властью. На дворе
был конец оттепели, и гайки опять
начинали закручивать потуже. Наше
дневное веселье теперь выглядело как
сплошное непотребство, а то и того
хуже... Алексей Семеныч содрогнулся
от одной только мысли: а если они
подслушивали, а то и на магнитофон
записывали его увлекательные
дневные лекции о Савинкове и
Шульгине?
Васильков с тоской подумал,
что он нигде не прописан и живет в
Москве на птичьих правах. Пищиков
тоже нашел у себя какой-то грешок, и
не один. Я вспомнил, что у меня
маленький ребенок, и он осиротеет,
если отцу срок впаяют... Жутко стало
от подобных мыслей. Всем известно
всесилье "органов" и то, что они
шуток не понимают. Занятие джазом
является, конечно, отягчающим вину
обстоятельством. Вот с такими
гадкими мыслями ожидали мы утра -
какой уж тут сон - казалось, что вот
сейчас распахнется дверь и нам
крикнут магическое: - Вы арестованы!
Никогда еще у нас не
тряслись так поджилки - мы явно не
годились ни в диссиденты, ни в
правозащитники. Но никто к нам не
врывался, да и за стеной все стихло.
Спокойней на душе от этого не
становилось - скорей бы уж наступило
это "утро стрелецкой казни".
Часы тянулись как пункты
бесконечного обвинительного
заключения...
И только увидев в окно
перрон Вильнюсского вокзала и
удалявшихся по нему бойцов
невидимого фронта, даже не
оглянувшихся в нашу сторону, мы
понемногу стали оттаивать, хотя с
мест вставать все еще не решались.
Вдруг все же подъедет "воронок"
и нас вежливо, но строго попросят
пройти. Немного успокоил нас по-утреннему
бодрый голос проводника: - Вы что,
выходить не собираетесь? Или решили
назад ехать?
Проводник (он то уж
наверное был бы в курсе дела) был
весел, значит пронесло, - подумал
каждый из нас. Ура, не повяжут! -
веселье вагонного служащего
передалось и нам.
К счастью, история
продолжения не имела. Нас слегка
припугнули и только. Чекисты ведь
тоже люди и им иногда нужно
расслабиться, а тут какие-то фраера
вдруг мешаются под ногами - как не
припугнуть! Но эта здравость
суждений вернулась к нам на обратном
пути в Москву. Надо ли объяснять, что
вели мы себя на сей раз "тише воды,
ниже травы". |
