В Екатеринбурге состоялся первый осенний фестиваль джазовой музыки "Джаз, рождённый в СССР". Идея мероприятия - объединить джазовых музыкантов, живущих в разных городах и странах, но чьё творчество начиналось в советское время. А посвящен фестиваль исторической дате - 1 октября 1922 года в Москве прошел первый концерт джазового ансамбля, которым руководил поэт, переводчик и танцор Валентин Парнах. Именно эта дата является точкой отсчета истории советского (а теперь российского) джаза. О том, как в стране Советов зарождался джаз и почему американский барабанщик не может судить о русском джазе, рассказал один из главных гостей фестиваля - мультиинструменталист, народный артист России и основатель единственной в мире Филармонии джазовой музыки Давид Голощёкин.

Давид Семенович, фестиваль называется "Джаз, рождённый в СССР". А чем отличалось бытие джазмена в Советское время и в наши дни?

- Я вам скажу, отличалось совершенно, потому что это две абсолютных противоположности. Ведь главное для человека, а тем более, для творческого человека - это полная свобода. Такой свободы не было в советское время, потому что джаз был под запретом, большую часть, по крайней мере, моей жизни. Получалось так, что джаз - это твоё хобби. Причем, хобби, живущее в андеграунде абсолютно. И это никак не подходило человеку, профессионально настроенному на джаз. Потому что не было выхода. Концерты были крайне редкими, они были подпольными. С одной стороны, это может быть, даже хорошо, потому что это вызывало какое-то сопротивление: а, нельзя, не разрешают? - я все равно буду играть. Это придавало большее усердие. Многие музыканты выбирали другой путь - уходили в попсу, в кабак, говорили, что это бесполезно, что джаза не будет… А таким, как я, это служило стимулом: почему не будет? А я хочу, я буду! Другое дело, что материальная жизнь была трудна, потому что джазом невозможно было заработать. И поэтому приходилось идти на какие-то компромиссы, для того, чтобы хоть как-то заработать на хлеб насущный, поскольку другой профессии у меня нет. Я всегда завидовал тому, кто, скажем, инженер или преподаватель. Они могли заработать себе на хлеб. А я музыкант. Я вынужден был играть классику, либо эстрадную советскую музыку, либо, обрекая себя на такое полунищенское существование, играть все-таки джаз для себя самого и для зрителей. Конечно, получив эту свободу теперь, я абсолютно счастлив. Я волен сам распоряжаться, что и где играть, как играть. Последние 15-16 лет музыкант творчески свободен, творчески он может найти свой выход.

Вам попадало от советской власти?

- Мне попадало, и еще как. До сих пор на теле синяки остались [Улыбается]. Конечно, попадало. Меня вызывали в КГБ, меня лишали возможности работать профессионально. Было как-то, полтора года я вообще нигде не работал, я просто не мог работать. Потому что в советское время была только одна возможность выступить, только через одну организацию. Условно говоря, филармонию, которая в каждом городе существовала. У нас в городе это называлось Ленконцерт. Иначе ты нигде играть не мог. Монополия специально была создана такая, что ты мог только через этот отдел кадров пойти работать. Сейчас трудно понять это новому поколению. Сейчас тебе может любой владелец кафе, ресторана сказать "пойди поиграй у меня, сколько ты хочешь?" Договорились поиграть, и никакого разрешения ни от кого тебе не надо. А тогда путь был один: оформляться на работу, запись в трудовой книжке, отдел кадров, художественный совет и так далее. Я, как человек, пропагандирующий буржуазное искусство, упорно играющий где-то в подполье, в андеграунде американскую музыку - джаз, был исключен из списков. И когда я приходил наниматься в ресторан, мне говорили, что работы нет. И никто не объяснял причину. Но я знал, что куда-то нужен пианист, куда-то скрипач… А позже выяснилось, что я в специальном черном списке "Не брать на работу".Это был очень тяжелый период. На меня смотрели как на человека какого-то подозрительного, за которым глаз да глаз. За мной следило КГБ, прослушивало мой телефон, чтобы я не встречался с какими-то иностранными музыкантами. В это время я перебивался с воды на хлеб, и знакомые музыканты приглашали меня на замены, пока у них кто-нибудь болел. Кого-то подменял.

И как вы вышли из андеграунда?

Мне и моим сподвижникам, с которыми мы играли по любому случаю, предложили пойти в милицейский полк, во Дворце Культуры им. Дзержинского. Там был директор - приятель моего отца, знавший меня с детства. У него были штатные единицы. Он подбил шесть человек для ансамбля. И мы пошли туда работать, нам приходилось играть в милицейских общежитиях, на милицейских вечерах, в райотделы ездить по праздникам. Но это была возможность создать ансамбль самому, потому что ты уже получал какую-то зарплату, была возможность репетировать, и мы были все время в работе. Вот так мой ансамбль начал свою жизнь.

То есть наиболее счастлив как музыкант вы были 20 лет назад, сейчас? Когда?

- Я всегда был счастлив. Джаз - это средство выражения меня самого. Оно мне всегда помогало жить. Другое дело, что эта невостребованность, отсутствие выхода - оно, конечно, всегда угнетало. И ощущать себя изгоем - очень противное такое чувство. Не дают тебе играть. Нельзя - и все. Как хочешь.

У вас есть обида на советскую власть?

- У меня не обида, у меня ненависть просто к этой власти. Она всегда была, есть и остаётся, потому что нет ничего ужасней, чем тоталитарный режим, а мы жили, практически, в тоталитарном режиме. И тебе диктовали условия, как тебе жить. Не как ты выбираешь, а как ты должен.
Ваше поколение отчасти этого не коснулось, вы этого практически не знаете, и вам даже трудно поверить. А в ту пору - шаг вправо, шаг влево - расстрел, практически. Только так. Стоит отойти в какую-то сторону - сразу начались неприятности, и жизнь твоя испорчена.

Но изменился режим, изменилось отношение власти к джазу, а публика как-нибудь изменилась?

- Мм... Что самое интересное, публика как раз не изменилась. С публикой ничего не произошло. Одна разница: когда джаз был запретным плодом, джазовые концерты носили элемент таинственности, - "все это привлекало многих людей, которым даже не была интересна музыка как таковая. Но, раз это запретно, людям становится интересно: а что это такое? Поэтому здесь был некий ажиотаж. Сегодня этого ажиотажа нет. Сегодня все мы, джазмены, в свободном плавании; и люди, публика - в свободном плавании.
Есть афиши; обыватели, никак не связанные с музыкой, имеют выбор - пойти, скажем, на "Монологи вагины" или пойти на джазовый концерт. Я считаю, это две противоположности: одно - это пошлость, а другое - это все-таки искусство. И у человека есть выбор. Для человека, конечно, труднее, самому выбрать, самому себе сказать, что смотреть и что слушать. Это уже вопрос самовоспитания человека, его самосознания, его культуры.
Несмотря на нынешнюю свободу выбора, наша публика до сих пор мало разбирается в джазе. Наша страна, все-таки, отстала в своем развитии на несколько десятилетий, и это хорошо, потому что нашу публику еще можно удивить. А пресыщенная западная публика (европейская, американская) всё видела, всё слышала, от всего устала и всем обожралась. Там трудно человека чем-нибудь вообще удивить, как-то расшевелить. И там значительно меньше людей, которые интересуются искусством. Они всё знают, они всегда в курсе всех дел, но для себя так и не выбрали, что же им слушать, что им смотреть. Потому что все доступно, всё есть. И это было всегда так. А у нас, в виду закрытости нашей страны, джаз - это всё-таки новое искусство. Как для старшего поколения, так и для молодежи, которая заново открывает это искусство. Поэтому мы все равно сталкиваемся с аудиторией, которая не просвещена в области джаза. В отличие от Америки, от европейских стран, где джазовая жизнь существовала ровно. И там, если люди пришли на джазовый концерт - то это явно те, кто нуждаются в этом.
У нас мы встречаем публику в большей степени не знакомую с джазом, но очень чистую, не испорченную еще, не снобистскую и открытую для этого искусства. Но тут задача для музыканта более сложная. Потому что очень важно не испугать такого слушателя этим своим искусством. Музыканту надо очень осторожно подходить к тому, что он играет, к тому, что он делает на сцене. К тому же джаз - это молодое искусство, развивавшееся невероятно бурно в прошлом веке. Каждое десятилетие появлялось что-то новое, невероятное, потом - бах! - всё. И застыло. Публика, люди, не успевают это всё догонять. И сегодня джаз дошел до таких высот, и настолько разнообразен, что не скажешь одним словом: что джаз, а что не джаз.
А вообще публика - она не дура. Ее не обманешь, по большому счету. Это точно, я по своему опыту знаю, потому что человек, не сведущий абсолютно, но расположенный и открытый к музыке вообще, он почувствует сам интуитивно, хорошо это или плохо. Он никогда не будет сверкать какими-то именами, направлениями, знаниями, если он ничего не знает. Он скажет: ему понравилось или нет. Будет искренне аплодировать - или нет.
Хорошо, что есть интерес людей, хорошо, что зал полный… Значит, кому-то это надо.

Кстати, насчет обывателя: вы как-то сказали, что у обывателя сейчас примерно одинаковое отношение и к классике, и к джазу. И вам не обидно, что человеку современному лень сдвинуться с места, лень узнать что-то новое, и этот обыватель проглатывает то, что ему дает телевидение, радио, всю эту попсу?

- Понимаете, мы с вами, и вообще человечество, живёт сейчас в страшное время. Ведь когда джаз только-только развивался, его можно было услышать по радио, выпускались пластинки. Не было такого массового напора из ящика. Сейчас можно получить какую-то информацию, лежа на диване. А теперь ещё из интернета. Люди, конечно, ленивы стали, но, может, они устали от потока информации, от потока им предложений. Открытость - она тоже имеет свой пафос. Имеет две стороны медали. Все можно, все есть - и как в этом разобраться человеку? Вот ведь в чем вопрос.
С детских лет человек уже впитывает вот эту гадость, этот ширпотреб, который насаждается из телевизора, и у него формируется вкус и осознание того, что это - музыка. А другую музыку он крайне редко слышит. Я говорю о хорошей классике и о джазе, в том числе. И вот он вырастает до 20 лет, а потом он начинает что-то соображать, видит, что есть какой-то джаз, что есть какая-то классика, - и надо наверстывать упущенное в детстве.
Но эта ситуация, она для всего человечества характерна. И на Западе то же самое. Включите там телевизор - там, конечно, больше джаза передают, там есть возможность и альтернативной музыки, какой-то классики. А что у нас? Один канал "Культура". И слава Богу, что он есть, где звучит какая-то классика, какие-то серьезные вещи, разговоры об этом, по крайней мере. Но этого недостаточно.

Но ведь для джаза не очень характерны широкая публика, стадионы, фестивали…

- Джаз вообще искусство камерное. Но фестивали я люблю, когда присутствует несколько сот человек. Это всё-таки праздничная атмосфера. Ты понимаешь, что люди пришли. И, возможно, бОльшая часть - это твои поклонники, которые симпатизируют тому, что ты делаешь. Это очень вдохновляет. И потом, это какой-то специальный случай. Я не каждый день выступаю, и это накладывает на тебя какую-то ответственность, придает тебе особое какое-то ощущение. И это приятный такой стимул.
Но вообще, джаз действительно очень камерное искусство. Я понимаю, что если сидит в зале 50-60 человек, то это те люди, которые уже специально пришли с тобой пообщаться, чтоб тебя услышать как можно ближе, как можно камерней.

А вы обращаете внимание на публику? Видите лица людей?

- Я вижу зал, я вижу выражения лиц, мне даже интересно наблюдать, как джаз воздействует на людей.
Я несколько раз попадал в такую ситуацию, когда человек с каменным лицом сидит весь концерт, не дрогнув ни одним мускулом и даже не аплодируя. И иногда с моего языка срывались даже какие-то фразы. Говорил: "Ну что вы там?!!" - конкретно указывая на персону. А потом ко мне эти люди подходили и говорили: "Вы напрасно обижаетесь! Я настолько был в шоке от того, что услышал, я даже не знал, как себя вести!..". Понимаете, как бывает? Я-то думал, что он балбес, ничего не понимает, как истукан сидит. Оказывается, человек просто в шоке, у него на лице это все не написано, у него внутри это все. А бывают люди, которые меня раздражают. Видно, что он балбес: он пришел, случайно, по ошибке, сидит, ковыряя в носу, поглядывая на часы. И я его вижу. И он меня раздражает. И ничего его не трогает, абсолютно никакой звук. Это так противно, когда такое видишь. Подобный человек привык смотреть "Новую волну", "Фабрику звезд". Эти передачи не даром существуют. Там звучит попса - популярная музыка, доступная каждому человеку, без всякого стержня. Такой человек не может понять, хорошо это или плохо, но знает, что это модно. Значит, хорошо, наверное, раз это модно. Любому музыкальному жанру очень трудно с аудиторией, потому что она уже испорчена. Вот как предложить человеку вытащить его из этого болота?..

А от коммерциализации музыки как пострадал джаз?

- Джаз просто извратился. Сегодня многое то, что не является джазом, называется джазом.

Например?

- Ну… Большинство. Вот Билли Кобэм вчера играл. Это что, джаз?

По-моему, не очень. Я поняла, что он профессиональный барабанщик, но это немножко не джаз.

- Он, конечно, очень серьёзный человек с точки зрения профессионализма, но считается, раз его музыка звучит на этом фестивале - значит, это джаз. Причем, это еще не худшие образцы. Бывает, люди, играют, какую-то непонятную этническую музыку: странную, заунывную, неинтересную с точки зрения музыки…
Но это у нас. А в Америке такого нет. Там ничего просто так никто не играет. Там музыкант во власти менеджера, продюсера, которые подписывают с ним контракт. И музыкант должен, заключив контракт, четко ему следовать. Продюсер говорит тебе, что делать, он знает законы рынка, но сам он безвкусный человек. Чтобы продать музыкальный товар, можно сделать так, чтобы это было доступно обывателю, большинству то есть. Это продюсер четко знает, и заставляет замечательного музыканта играть в совершенно другом русле. Человек из творческой личности превращается в инструмент, на котором играет другой человек, используя имя этого музыканта. А результат такой: имя у человека есть, ты берешь этот диск или приходишь на концерт - и слышишь совсем не то, что ты вообще представляешь. И в смущении, в смятении уходишь: а что это?.. А называется это все одним словом "Джаз".
Вот поэтому должны быть люди, функционеры, которые деликатно, никого не обижая, будут отделять одно от другого.
А вот таким человеком, например, был Норман Гранц, который джазовую антрепризу основал в 49-м году, где были все: Элла Фицджералд, Дюк Эллингтон, Чарли Паркер - все эти великие люди. Он вытащил их из баров и поставил на сцену. И сказал: "Слушайте, американцы, балбесы, вот же истинный джаз и есть!" И он был прав исторически. И это гениальный человек, ему памятник вообще должны поставить. Сегодня таких людей нет.
Сегодня сидит менеджер, думает: "Как бы мне продать Голощёкина, заключить с ним договор, заплатить ему гонорар и так попытаться сделать, чтобы и я мог заработать…". И вряд ли мы сойдемся с таким менеджером, потому что я всё-таки хочу свое лицо сохранить, то, что я играю.

Кстати, вчера на пресс-конференции Билли Кобэм сказал, что русские играют джаз по-русски, американцы - по-американски и так далее. А вы мне не так давно говорили, что в джазе нет никаких национальных особенностей и главное - это профессионализм музыканта. Где правда?

- Билли Кобэм сказал абсолютную глупость, я знаю, мне уже рассказывал Михаил Митропольский об этой пресс-конференции, мы уже спорили по этому поводу сегодня.
Билли Кобэм вообще-то не джазовый музыкант. Он - один из корифеев джаз-рока, если говорить о таком синтезе музыки, и как барабанщик, прежде всего, а не как создатель стиля. Он открыл направление, школу джаз-рока на ударных инструментах. А с точки зрения философии и тонкости понимания самого джаза… Думаю, ему не стоит судить о том, как играют русские, как играют американцы.
А у него есть свое направление, оно имеет спрос. Оно очень броское, оно эффектное, нечего говорить, но понимать такие вещи, как разницу между русским и американским музыкантом, ему не дано. Могу точно сказать. Он барабанщик. Но барабанщик барабанщику рознь. Например, есть такой Джек ДеДжонетт, который и пианист, и тончайший знаток музыки. Вот если бы он так сказал, то это можно было бы серьёзно воспринимать. Но он такого не сказал. Потому что он наверняка бы сказал, что разницы никакой нет. Все зависит от мастерства. Китаец ты, малаец ты, американец ты, русский, еврей или финн - не имеет никакого значения. Есть у тебя талант - ты играешь, вот и всё. Я не знаю, что такое играть по-американски.
Для меня американцы - это корифеи. Те, которым суждено было открыть направление и быть законодателями, в хорошем смысле слова, первопроходцами. И на них мы все, и китайцы, и малайцы - равняются на этих великих людей. Никто не переиначит на свой лад. Понимаете? Я же не играю "Барыню" в джазовой обработке, хотя и "Барыню" можно сыграть в джазовой обработке. Главное - как сыграешь.
В джазе все определяет личность. Личность - и высокий профессионализм.

А какие личности вас вдохновляли? У вас были кумиры в детстве, в юности?

- Кумиры? Для меня всегда, с тех пор как я узнал музыку, были кумиры. С тех пор, когда я был маленьким мальчиком и учился в музыкальной школе, для меня были кумиры: Давид Ойстрах, когда я учился на скрипке. Когда я узнал джаз и узнал такие имена, как Эллингтон или Армстронг, - для меня стали они кумирами. Да и остались. Всегда был эталон какой-то. Потом были и другие музыканты.

А что больший повод для вашего творчества: счастье, радость или какие-то минорные нотки?

- По-разному. Понимаете, музыка - это такая сфера, которая отражает всю палитру чувств. Музыка - это сфера чувств и выражение их. Поэтому все зависит от того, в каком состоянии ты находишься. Если ты в приподнятом настроении - то это одно придает. Ты играешь несколько по-другому. А если ты в минорном настроении - это больше сказывается на твоей музыке в сторону романтических, лирических оттенков. Это приятней. Состояние души, душевное твое равновесие, оно влияет на то, как ты играешь. Это не значит, что хуже или лучше ты играешь, а именно придает оттенок, того или другого.

Глупый вопрос: есть в джазе то, что вы еще не умеете, и чему бы вам еще учиться и учиться?

- Конечно, есть. И, думаю, каждый джазовый музыкант вам скажет, что есть очень много вещей, которых он не умеет, и которые он стремится освоить. Это вечный процесс. И знаешь, что конца и края этому нет. Поскольку джаз - это самое творческое искусство, и зависящее от тебя самого, то очень глупо было бы сказать: "Ну что, я освоил, я всё умею, я вам щас выйду, сыграю…" Это, значит, человек глупый, ограниченный и играть по-настоящему не умеет.
Так что это вечный поиск, это вечное желание сыграть такое, чего ты еще не играл в прошлый раз. Но не всегда это получается. Это, знаете, как горизонт, к которому идешь, вот-вот уже дойду, а он все удаляется. Так ты до него и не дойдешь. Это твое отношение к тому, что ты должен сделать. Я понимаю, что я должен это сыграть, это… для этого нужно так сыграть… Не хватает либо времени, либо таланта, может, не хватает. Но я еще не знаю такого человека, который достиг бы какого-то совершенства. Не знаю.

А вы могли бы себя представить кем-нибудь, кроме джазового музыканта?

- Нет.

Вероника Грозных
Фото: Катерина Лавренова