"Страсти
по Матфею - 2000", исполненные в англиканской
церкви в Вознесенском переулке 16 июня - двойной
оммаж: в равной степени Баху, которому 250 лет со
дня смерти, и г-ну Михаэлю Кан-Аккерману, у
которого на днях заканчивается срок службы в
ранге директора московского Гете-института.
Пропагандируя здесь немецкую культуру, эта
организация за несколько лет умудрилась так
много сделать для местного культурного
населения, что эпоху славного, изящного и умного
правления Кан-Аккермана уже прозвали золотым
веком не какого-нибудь, а именно русского
актуального искусства.
Сочинители и исполнители "Страстей" в
основном и есть главные герои прошлых
гете-институтских проектов. Однако в самом
проекте, вполне богемном и элитарном, явно
слышалась жажда чего-то не то чтобы даже
массового, а просто большого и светлого, если не
сказать общечеловеческого.
Кроме прочих концептуальных оснований,
создателями "Страстей" явно двигало желание
преодолеть инерцию ситуации, в которой
современное искусство считается а)
тоскливо-занудным и б)
иронично-постмодернистским, чурающимся трепета
и пафоса. Есть еще в), в котором иногда сомнителен
профессиональный, качественный уровень этого
искусства. Соответственно, "Страсти" должны
были быть а) если не веселыми, то завораживающими
постоянной интригой, б) умно складывающими
кирпичики-языки актуального искусства, но в
итоге - возвышенными, по-настоящему пафосными и
духоподъемными (то есть реальное, живое
содержание должно здесь абсолютно реально, живо
переживаться). К тому же - в) - все это, по идее,
должно было ни на секунду не казаться
перформанс-лабораторией, а состояться в качестве
стопроцентно сделанного, а потому высокого
произведения искусства.
Жанр "Страстей", где есть сюжет, исполненный
интриги и канона, космизма и интимности в равной
степени, где есть речитативы Евангелиста, Иисуса,
Пилата, Иуды и проч. (рассказ и представление в
лицах одновременно), где есть ариозо и арии
(сопереживание сюжету, личностная, а в данном
случае - и сегодняшняя реакция, эмоция), где есть
хоралы, то есть коллективное, общинное пение о
Боге, театральные элементы, а по краям - большие
инструментально-хоровые фантазии, делающие
форму произведением, подходил для этого
идеально. Между этой моделью и списком
авторов и исполнителей в качестве рабочего
метода случилось буриме: никто до самой премьеры
не знал, что делают другие, никто из поэтов,
специально сочинивших по паре стихов, не знал,
кто из композиторов положит их на музыку, а для
уже сочиненных музыкальных эпизодов не по воле
композиторов в последний момент сочинялись
тексты. Так и вышло, что, к примеру, изысканный
текст Льва Рубинштейна нагрузился
громоподобными зыбуче-авангардистскими
звуковыми абстракциями Бориса Филановского,
каковое сочетание звучало не совсем удачно. Хотя
смысл этого поворота событий вполне очевиден -
так организаторы "Страстей" (составитель -
Петр Поспелов, музыкальный руководитель -
Татьяна Гринденко, технологии, кастинг -
агентство "Длинные руки") преодолевали
пресловутую тусовочность, благородно желая
достичь единения совсем разных культурных полей
и наречий. Речитативы
писались питерским гением новой музыки
Вячеславом Гайворонским, инструментальные
эпизоды и "арии" - современными
композиторами от истового минималиста Павла
Карманова и конструктора изящных парадоксов
Владимира Мартынова до тихого ангела
академической музыки европейского
авангардистского толка Александра Вустина и
маленького Ивана Великанова - ученика одного из
организаторов проекта. Что-то было упоительно
хорошо, что-то никуда не годилось, что-то было
замечательно сыграно, что-то - с очевидными и
досадными провалами. Громоздкая, чудная по
замыслу пятичасовая конструкция смотрелась все
же больше акцией (то провокационной, то
сакральной, то гуманитарной), нежели сработанным
произведением. И хотя при таком сильно
проартикулированном акценте на коллективности
будет не совсем правильно говорить про отдельные
куски конструкции, все же были вещи изумительные
и достойные отдельного упоминания.
Без изысканных речитативов Гайворонского,
исполненных им самим, его музыкантами и
фольклористом Сергеем Старостиным (Евангелист),
ловко, тонко, незаметно разыгравших сразу две
карты - европейского инструментализма и русского
духовного стиха, вся постройка лишилась бы
одновременно и каркаса, и инкрустации. Без
мартыновских антифонов и "Послеполуденного
сна Баха" в ней не было бы пространств, в
которых люфт между каноном и актуальностью,
интеллектуальной шуткой и простым ритуалом
оказывается головокружительной красотой. Без
хоралов, написанных ответственными за
литературную часть Екатериной Поспеловой,
Михаилом Шульманом и Марией Степановой на
расхожие мотивчики (от слезодробительной
городской "Лучины" до похоронного марша
Шопена), в этом доме современного искусства
трудно было бы жить. Уморительные и трогательные
тексты проецировались на экран и пелись хором -
всеми музыкантами и залом. Такой пронзительный
интерактив. Отправив куда надо Иуду, на
похоронный марш Шопена поем: "Вот и
закончилась песенка моя, вот она смертная
петелька моя. Кто там на осине,
синий-синий-синий?!" Так напряжение между текстами
Ольги Седаковой, Вячеслава Курицына, Д. А.
Пригова, Бориса Пастернака, Псоя Короленко и др.,
звуками Ираиды Юсуповой, Сергея Загния, "ТПО
Композитор", Владимира Николаева и др.,
исполнительскими манерами ансамбля "Опус
Пост" Татьяны Гринденко, хора духовной музыки
"Сирин", хором мальчиков Струве и хоровой
капеллой музея "Московский Кремль" и др. - не
то чтобы снималось (что было бы излишним), а
находило некоторое разрешение, успокоение,
уютное пристанище осмысленности.
Странная постройка под концептуальной вывеской
"С нами Бах!" (в ней все - возвышенный восторг
общинности и частная ирония, обаяние традиции и
острота переживания сегодняшнего момента с
явным приветом Галичу, к тому же) реализовалась в
точности как могла. Вышло нечто в жанре "Шутка
Баха как картинка современного искусства": а)
то занудно-тоскливого, то с сумасшедшей интригой,
б) то постмодернистски, то авангардистски
ориентированного, иногда возвышенного, иногда
лишенного всякого живого смысла, и в) то
могуче-профессионального, то наспех, начерно и
по-любительски небрежно сделанного. Но
амбициозного, а также ищущего целостности и
чувства.
Юлия Бедерова
Полный текст опубликован на сервере Polit.Ru 17 июня
"Страсти
по Матфею - 2000", исполненные в англиканской
церкви в Вознесенском переулке 16 июня - двойной
оммаж: в равной степени Баху, которому 250 лет со
дня смерти, и г-ну Михаэлю Кан-Аккерману, у
которого на днях заканчивается срок службы в
ранге директора московского Гете-института.
Пропагандируя здесь немецкую культуру, эта
организация за несколько лет умудрилась так
много сделать для местного культурного
населения, что эпоху славного, изящного и умного
правления Кан-Аккермана уже прозвали золотым
веком не какого-нибудь, а именно русского
актуального искусства.
Между этой моделью и списком
авторов и исполнителей в качестве рабочего
метода случилось буриме: никто до самой премьеры
не знал, что делают другие, никто из поэтов,
специально сочинивших по паре стихов, не знал,
кто из композиторов положит их на музыку, а для
уже сочиненных музыкальных эпизодов не по воле
композиторов в последний момент сочинялись
тексты. Так и вышло, что, к примеру, изысканный
текст Льва Рубинштейна нагрузился
громоподобными зыбуче-авангардистскими
звуковыми абстракциями Бориса Филановского,
каковое сочетание звучало не совсем удачно. Хотя
смысл этого поворота событий вполне очевиден -
так организаторы "Страстей" (составитель -
Петр Поспелов, музыкальный руководитель -
Татьяна Гринденко, технологии, кастинг -
агентство "Длинные руки") преодолевали
пресловутую тусовочность, благородно желая
достичь единения совсем разных культурных полей
и наречий.
Речитативы
писались питерским гением новой музыки
Вячеславом Гайворонским, инструментальные
эпизоды и "арии" - современными
композиторами от истового минималиста Павла
Карманова и конструктора изящных парадоксов
Владимира Мартынова до тихого ангела
академической музыки европейского
авангардистского толка Александра Вустина и
маленького Ивана Великанова - ученика одного из
организаторов проекта. Что-то было упоительно
хорошо, что-то никуда не годилось, что-то было
замечательно сыграно, что-то - с очевидными и
досадными провалами. Громоздкая, чудная по
замыслу пятичасовая конструкция смотрелась все
же больше акцией (то провокационной, то
сакральной, то гуманитарной), нежели сработанным
произведением. И хотя при таком сильно
проартикулированном акценте на коллективности
будет не совсем правильно говорить про отдельные
куски конструкции, все же были вещи изумительные
и достойные отдельного упоминания. 
Так напряжение между текстами
Ольги Седаковой, Вячеслава Курицына, Д. А.
Пригова, Бориса Пастернака, Псоя Короленко и др.,
звуками Ираиды Юсуповой, Сергея Загния, "ТПО
Композитор", Владимира Николаева и др.,
исполнительскими манерами ансамбля "Опус
Пост" Татьяны Гринденко, хора духовной музыки
"Сирин", хором мальчиков Струве и хоровой
капеллой музея "Московский Кремль" и др. - не
то чтобы снималось (что было бы излишним), а
находило некоторое разрешение, успокоение,
уютное пристанище осмысленности.