«Джаз.Ру», избранное. Вибрафонист Анатолий Текучёв: «Мне просто нравился инструмент…»

0

interview«Джаз.Ру» продолжает цикл публикаций в своей сетевой версии, интернет-журнале «Полный Джаз 2.0», самых интересных материалов — прежде всего интервью с музыкантами — ранее выходивших в бумажных номерах журнала. Сами эти номера уже полностью или почти полностью распроданы, поэтому для тех, кому они не достались, эти материалы окажутся наверняка интересны даже через год-два после выхода на бумаге. Цикл открыло интервью, которое для «Джаз.Ру» №49/50 (№3/4-2013) написал старейшина российской джазовой журналистики, санкт-петербургский музыковед и историк джаза Владимир Фейертаг. Его собеседниками были участники джазового дуэта Jazz W.A.V.E.: вокалистка Анна Новожилова и пианист Валерий Скворцов.

Сегодня — вторая публикация цикла. Вибрафонист Анатолий Текучёв дал это интервью нашему постоянному автору Киму Волошину два года назад. Оригинал вышел в бумажном 7 номере журнала «Джаз.Ру» за 2013 г. (№53).


Ким Волошин
фото: архив Анатолия Текучёва
и архив «Джаз.Ру»
KV

Вибрафонистов на российской джазовой сцене немного. Вибрафон — непростой инструмент на перекрёстке между ударными и гармоническими: ударный по способу звукоизвлечения, он при этом может издавать все тона темперированного звукоряда в диапазоне трёх октав, что даёт возможность играть на нём и мелодии, и аккорды (до четырёх звуков одновременно, при игре четырьмя палочками). Кроме того, это дорогой инструмент…

Вибрафон появился в 1920-е гг., первым широко известным джазовым вибрафонистом был в 1930-х Лайонел Хэмптон, но вплоть до сегодняшнего дня звёзд этого инструмента немного — считанные десятки солистов на весь мир. В отличие от зарубежных учебных заведений, в России преподавания джазового вибрафона как отдельной специальности никогда не было и нет по сей день. На многих эстрадно-джазовых отделениях колледжей и кафедрах высших учебных заведений вибрафон включён в программу обучения для исполнителей на ударных инструментах, хотя он требует столь же солидной гармонической и импровизаторской подготовки, как, скажем, фортепиано. Собственного производства профессиональных вибрафонов в СССР и России не было, играли и играют на самодельных кустарных и на привозных инструментах, импорт которых тоже непрост, потому что полноразмерный концертный вибрафон — огромное тяжёлое сооружение, его не привезёшь просто так, в багаже.

Тем не менее, в советском и российском джазе были и есть сильные вибрафонисты. Москвич Леонид Гарин, позже — Сергей Чернышов (долгие годы затем работавший за рубежом), в Новосибирске — Игорь Уваров, в Санкт-Петербурге — Давид Голощёкин; в постсоветское время появились новые имена — москвич Владимир Голоухов, петербуржец Алексей Чижик и некоторые другие.

Одним из самых ярких имён в исполнительстве на джазовом вибрафоне поколения XXI века в России остаётся Анатолий Текучёв (р. 1973), который в последние почти уже полтора десятилетия живёт и работает в Москве. Братья Текучёвы — вообще заметный «клан» на российской джазовой сцене: младший брат Анатолия — известный саксофонист Святослав Текучёв (оркестр Олега Лундстрема, в том числе).

Анатолий Текучёв
Анатолий Текучёв

Анатолий прошёл всю вертикаль российского джазового образования, после Сочинского училища искусств окончив Ростовскую государственную консерваторию и аспирантуру при ней, а кроме того — в 2005 г. стажировался в США по программе «Открытый мир» (музыкальный колледж им. Лайонела Хэмптона, Университет Айдахо).

Стажёры программы «Открытый мир» на Lionel Hampton Jazz Festival, 2005
Стажёры программы «Открытый мир» на Lionel Hampton Jazz Festival, 2005: Евгений Лебедев, Леонид Сендерский, Андрей Дудченко, Александр Зингер, Анатолий Текучёв

О своём творческом пути читателям «Джаз.Ру» он рассказывает сам:

— Дед Анатолий Иванович у меня был фронтовик, политрук — человек музыкальный, нот не знал, но при этом на аккордеоне играл, на гитаре, на фортепиано и везде был душой компании. Мог, в сущности, на любом инструменте что-то изобразить. Он захотел, чтобы все пятеро его внуков учились музыке. Так и было, но профессионально занимаемся ей только я и мой брат Слава.

Родился я в роддоме города Сызрани, в Ульяновской области, но в паспорте такое чуднóе место рождения — рабочий посёлок Новоспасский: в котором отец работал следователем по распределению после Казанского университета, а мама училась там же заочно. Жили мы в вагончике. Так что жена моя до сих пор потешается, что я — парень из рабочего посёлка. Потом мы переехали в Анапу, к бабушке с дедушкой, там с пяти лет я и начал заниматься музыкой. Позже, в связи с продвижением по службе отцу была предложена возможность выбрать место работы. Он выбрал Лазаревское, это район города Сочи, и мы поехали туда жить. Учился я там начиная с четвёртого класса.

Дед всегда присутствовал при занятиях. Почему-то он считал, что крайне важно играть даже не песни, не произведения, а гаммы. С детства помню бесконечное исполнение этих гамм под контролем деда. Мы с братом оба учились на фортепиано, у нас была очень хорошая преподавательница, с консерваторским образованием — требовательная, и что характерно — она привлекала к занятиям родителей. Сейчас так, по-моему, уже и не бывает. У нас и папа, и мама работали, но, тем не менее, мама взялась контролировать музыкальную школу, а папа — общеобразовательную.

ДАЛЕЕ: продолжение интервью вибрафониста Анатолия Текучёва, много фото, ВИДЕО! 

Анатолий Текучёв
Анатолий Текучёв

На фортепиано крайне важна постановка рук. Нужно не «проваливать» кисть, чтобы рука всё время как будто яблоко держала. Учительница сказала: «Надо в ластик воткнуть иголку и держать вот в этом месте». И вот я играл гаммы, а мама держала два ластика с иголками, туда-сюда водила ими, чтобы я не проваливал кисть…. Жесточайшие методы! (улыбается) Я много раз пытался бросать, но всё-таки доучился. Что важно — у класса нашей преподавательницы, Татьяны Ивановны Волковой, было довольно много концертов по пансионатам — это же Сочи. Чётко помню переход от детского восприятия концерта ко взрослому: ребёнком я совершенно не комплексовал, не боялся — где-то ошибёшься, играешь дальше; а когда стал входить в подростковый возраст, тут уже начал рефлексировать: как я выгляжу, что я играю. Вот тут, конечно, эта концертная практика очень помогла.

Джаз начался, когда я решил поступать в Сочинское музыкальное училище (ныне Сочинский колледж искусств. — Ред.). Джаз не мог не начаться, потому что в Сочи училище было изначально организовано для музыкантов, которые работали в ресторанах. Был закон: человек не может работать музыкантом без соответствующего образования. В то время везде ещё работали живые ансамбли, их было очень много; все по-разному приходили в музыку — кто самоучка, а кто-то нот не знал вообще. Я знал там один состав, который играл на тарификации, чтобы получить категорию и официальную ставку за выступления, наизусть весь альбом Chick Corea Elektric Band 1986 года; что характерно — никто из них нот не знал. Партии они снимали просто на слух. Люди были фанатичные, преданные своему делу.

В училище я поступать по классу фортепиано не решился, потому, что не подготовил предложенные пьесы. Думал поступать на саксофон, без подготовки, была такая возможность. Владимир Александрович Анисимов, преподаватель саксофона и заведующий эстрадным отделением, сказал мне: «Слушай, ну тут такая ситуация. На саксофон берём троих человек, играющих, но мы не хотим тебя отпускать из училища. Предлагаем тебе трубу» (смеётся). А мне что труба, что саксофон — в сущности, мне просто хотелось из общеобразовательной школы валить, поэтому я сказал: «Я согласен, труба — отличный инструмент».

Я поступал в юбилейный год, 1988-й, на десятилетие училища: как раз туда стали принимать детей после школы, но ещё очень много училось таких взрослых дядек, тридцатилетних. Поскольку все они были эстрадники, то и отделение было единственное: эстрадное. Академического музицирования там в принципе почти не было, только какой-то необходимый объём, но все экзамены проходили в эстрадном ключе. Курировал это училище создатель джазового образования в Ростове — профессор Ким Назаретов. Позже он у нашего курса последнего принял госэкзамены — это был 1993 год, год его смерти — и он же меня позвал к себе в Ростовскую консерваторию.

Помню, в Союзпечати я купил пластинку Майлза Дэйвиса «Гиганты современного джаза», зелёная такая пластиночка, где «Bag’s Groove» на одной стороне, два трека, а с другой стороны там «Oleo», «Airegin», «But Not For Me», «Doxy». И меня просто попёрло со страшной силой. Мне так нравилось! В классе я поставил её на проигрыватель. А там сидят два трубача-старшекурсника; слушают Майлза и говорят: «Да он же играть не умеет! Послушай, ты что за фигню купил? Кто это такой? Майлз Д… Кто это? Да у него же звуки срываются! Он же гамму не может ровно сыграть! А чо у него звук шипит?» (смеётся). Короче, они его просто расчекрыжили — с позиций трубача, который занимается правильной постановкой, звуком, атакой. Конечно, Майлз имел большие пробоины в мастерстве владения инструментом, но мне сама музыка нравилась. И я так приуныл что-то: мне понравилось, а им — нет… Я иду с этой пластинкой, а у нас был такой Сергей Васильевич Мариненко, преподаватель по тромбону — он увидел у меня пластинку и говорит: «А ну-ка покажи, что это у тебя». Я говорю: «Да вот пластинку купил, в Союзпечати, у нас в Лазаревском на вокзале». — «А здесь я не видел, я тебе денег дам, ты купи мне тоже!» — И я ему купил. Он говорит мне: «Большое тебе спасибо. Замечательная музыка». Я говорю: «А мне трубачи сказали, что он играть на трубе не умеет». — «Глупцы! Это же великий Майлз Дэйвис! Это же джаз высшей пробы!» Так я уверился, что всё-таки был прав.

На трубе было играть очень трудно, тянуть длинные ноты и вообще постановка аппарата — это очень трудоёмкий процесс. Год мне дали на решение технических проблем, а со второго года начали уже требовать, чтобы я играл какие-то произведения — а звука нет, срывается, начал давить на губы… Я на одном концерте играл — половину текста забыл, ноты не берутся, такие жидкие аплодисменты… Аккомпаниатор встаёт и говорит: «Это хуже смерти!». Я, помню, в училище неделю не ездил после этого. Мне так жутко было стыдно, я сказался больным. Думаю: ну мне же нравится музыка! Но я не могу её играть на трубе… Ну, не получается!

На трубе нужно учиться с малолетства, постепенно, при определённом физиологическом расположении к этому инструменту. В общем, я взял медицинскую справку о травме амбюшура и академический отпуск на год. Хотел переводиться на дирижёрско-хоровое отделение…

А по ансамблю я учился у барабанщика Сергея Васильевича Пашнина. Когда у меня случилась история с губами, он спросил меня, что я собираюсь делать. Я говорю: «Хочу, наверное, взять академ, а потом на «дир-хор» восстановиться». Он говорит: «Зачем? Давай на барабаны. Я год с тобой позанимаюсь и восстановлю без потери курса». Я говорю: «Ну, давайте».

Я тогда в ресторане работал клавишником, и заработок у меня был довольно стабильный, жирный. Как раз появились клавиши-самоиграйки, и родители мне купили за 10 тысяч рублей — советских, с Лениным! — инструмент. Полдома можно было на эти деньги купить! И я в ресторане работал на этих клавишах. С 16 лет у меня открыта трудовая книжка, то есть я играл уже профессионально. И вот с этого заработка я стал платить Сергею Васильевичу 25 рублей в месяц. Он меня взял к себе и сказал: «За год мы с тобой проходим курс музыкальной школы и два с половиной курса училища». Я приезжал к нему два раза в неделю и показывал, что выучил.

Человек он колоссальный. Я с ним до сих пор поддерживаю отношения; кстати, когда я крестился — уже в сознательном возрасте, в 20 лет, — я его выбрал крёстным отцом. Пашнин мне очень сильно помог; помимо того, что я смог восстановиться и не уйти из джазовой музыки, он просто по жизненным ситуациям меня правильно ориентировал — как надо себя вести, чтобы добиться определённого результата и самому было не противно о себе думать. У него был план для меня; правда, мне он сказал так: «Если я в течение года увижу, что ты играешь в ансамблях на барабанах — всё, я снимаю с себя ответственность, даже деньги верну тебе».

И вот мы прошли с ним курс по его плану, и, когда я восстанавливался после академического отпуска, мне поставили по специальности тройку. Я что-то приуныл, а он мне говорит: «Это, считай, твоя пятёрка. Ты всего лишь год занимаешься на барабанах и восстанавливаешься на третий курс! Это круто. Вот тот парень получил четвёрку — я тебе говорю, летом он получит тройку. Потому что он лоботряс». И всего через полгода он мне говорит: «Поехали на конкурс в Ростов-на-Дону». На ударных уже! «Конечно, ты там займёшь почётное последнее место, но тебе это надо. Выйдешь, облажаешься по полной программе — но ты поймёшь, о чём речь идёт. Мы ж не за наградами едем, не за призами. Так что давай». Я программу учил-учил, а она трудная, крупная форма на ксилофоне, пьеса на малом барабане, там мелкая техника… И, помню, стрёмно мне, думаю — ну куда я поеду, всего год с небольшим играю на барабанах, а выступать буду сразу как четвёртый курс училища. Никому ведь не приятно, когда выходишь и уже знаешь, что сейчас сыграешь хуже всех. И я Пашнину говорю: Сергей Васильевич, я не поеду. «Как это — не поеду? Ты что? Я уже заявку отправил. Я уже деньги командировочные получил. Как — не поеду?» А ему самому очень хотелось в Ростов поехать. Я говорю: да нет, у меня ничего не получается. «Давай-давай, моя ответственность, вот как выучишь — так выучишь». Я говорю: ну тогда да, ваша ответственность, а я ответственность с себя снимаю. «ЧТО?!»

И я такое выслушал! Самое безобидное было: «Ты тряпка безвольная!» В общем, выскочил я из класса, сижу, думаю: ёлки-палки, вот это я встрял. Захожу к нему опять, говорю: Сергей Васильич, извините, да, наверное — надо мне готовиться, раз пообещал. В общем, мы поехали, я через всё это прошёл, получил своё 13-е место, приехали обратно, и он задаёт мне вопрос: «А ты куда потом поступать собираешься?» Ну, наверное, в Краснодарский институт культуры… «Ну да. Институт культуры и отдыха. Достойное место для обучения… От дома недалеко, от мамочки посылки будут доходить с колбасой, да? В Москву тебе надо поступать». Вы что, Сергей Васильич? Куда?! Какая Москва? «Спокойно. Михаил Евгеньевич Ковалевский (создатель российской школы преподавания джазовых ударных инструментов, преподаватель РАМ им. Гнесиных, 1944-2007. — Ред.) — мой хороший знакомый. Я поеду, поговорю с ним, объясню, что у парня хороший потенциал, он работоспособный. В первый год не поступишь – во второй поступишь обязательно». Ну ладно, думаю, сейчас что-нибудь поперёк скажу — опять выслушаю много «хорошего» про то, кто я такой (смеётся). В Москву, так в Москву. Подготовился, готов был ехать в Москву, и тут у Сергея Васильевича произошло кровоизлияние в глаз, и в Москву со мной он ехать не мог. Он сказал мне: «Поезжай пока в Ростов. Подготовь себе тыл, потому что в Ростов ты точно поступишь, а вот в Москву, конечно, надо было бы мне с тобой съездить».

А когда я сдавал в училище выпускные экзамены, у меня получался «красный» диплом, и вручал нам дипломы Ким Назаретов. Это был непререкаемый авторитет, потрясающий человек, от него такая бешеная энергетика исходила. Фигура харизматическая, он заходил в помещение — все сразу воодушевлялись. И, вручая мне диплом, он сказал: «Приезжай в Ростов, я тебя жду».

Тут надо пояснить, что выпускную программу я сделал с упором на вибрафон. Барабаны — дело хорошее, но меня больше привлекал вибрафон, как мелодический инструмент. У нас в училище был самодельный вибрафон, диапазоном в две с половиной октавы. Играл я на нём четырьмя палочками, Сергей Васильевич правильно поставил мне руки, за что ему огромное спасибо. Я как-то не думал о том, что вибрафон — дорогой и тяжёлый, что его трудно возить; мне просто нравился инструмент. Я уже слушал Гэри Бёртона, Милта Джексона, само собой — на той самой, из Союзпечати зелёной пластинке Майлза Дэйвиса. А тут ещё Игорь Бутман привёз в Россию бешеного вибрафониста Джо Локка, и я просто обалдел — я не мог понять, как это можно играть с такой скоростью, извлекать такое количество нот в секунду, да и впечатление он производил сильное — с длинными волосами, в шотландском килте…

А в Ростовской консерватории был уже настоящий вибрафон, Ким Назаретов купил его для консерватории у знаменитого вибрафониста Игоря Уварова, а посоветовал ему это наш профессор Виктор Бударин. Виктор Георгиевич меня позвал и в филармонический оркестр, и я там года два проработал как вибрафонист. Это уже после того, как в конце первого курса я попал в профессиональный коллектив академического направления, «Каприччио» — там все были профессора и доценты, я был единственный студент, да ещё и эстрадник. У коллектива был огромный репертуар, музыка и ультрасовременная, и барочная, и салонная… Я проработал с ними два с половиной года, а потом ушёл в оркестр к Бударину. И к нему же я поступил в аспирантуру, когда окончил консерваторию.

Есть два человека, которым я в своей музыкантской жизни благодарен — Сергей Васильевич Пашнин, который с 1993 г., дай Бог ему здоровья, преподаёт в Англии. И Виктор Георгиевич Бударин, конечно же.

А потом была Москва.

Когда я оканчивал асирантуру в Ростове, у меня встал вопрос: что делать?. Я ведь уже преподавал в консерватории. Но тогда годы были тяжёлые. В консерватории я получал как молодой специалист сто тридцать пять рублей. Уже нынешних, деноминированных рублей. Это чуднó слушается: 2000-й год — зарплата 135 рублей в месяц. А за общежитие я, как сотрудник, по льготной цене платил 187 рублей.

Конечно, это была не единственная работа: их было три. Ещё я работал в филармонии в оркестре «Дон-Бэнд», который числился при духовом оркестре, и поэтому я должен был на большом барабане с духовым оркестром окучивать всю Ростовскую область и ещё иногда часть Волгоградской. Я хотел играть на вибрафоне джаз, а вместо этого седьмого ноября должен был ездить на открытой трамвайной платформе по всему городу с духовым оркестром — бум-бум-бум-бум на большом барабане. А зимой — выезды на раздолбанном «Икарусе» или ПАЗике в какую-нибудь станицу, в дом культуры: приезжаешь, а там у пианино чёрных клавиш нет, снесли напрочь, а белых половина не играет (смеётся). И ещё я работал в казино, до ночи играл в составчике на барабанах. В филармонии у меня было, помню, шестьсот рублей в месяц, в консерватории 135, а вот казино выручало здорово, у меня там была зарплата 1000 рублей.

Брат мой уже окончил консерваторию, приехал в Москву, начал тусоваться по клубам, играть на джемах, завёл знакомства, в общем — как-то начал врастать в джазовую тусовку. Он мне и говорит: приезжай в Москву. А это было как раз за полгода до окончания аспирантуры. Я поехал в Москву, и помню, что у меня была первая работа на «троечке» (малый барабан, тарелка и хэт), и я заработал двадцать американских долларов за два часа. Тогда это было примерно шестьсот рублей. То есть за двадцать долларов я в филармонии работал месяц, с поездками, а тут… За два часа, ни о чём не думая, просто поводил в каком-то казино щётками по барабану — и получил те же деньги.

В общем, вместо согласованных двух недель я в Москве пробыл месяц, а по возвращении меня вызвали на кафедру и отчитали по полной программе: мол, вы, молодые преподаватели, за длинным рублем тянетесь, а мы преподаём за небольшие зарплаты, но занимаемся достойным делом, чего и вам желаем. Вынесли мне выговор, вывесили его в трёх местах. Я все это выслушал, покивал, а потом вышли, и Виктор Георгиевич мне говорит: всё ты правильно делаешь, езжай в Москву.

С Москвой получилось удачно: мне позвонила менеджер оркестра «Фонограф», она искала в один дорогой отель состав — ей нужен был вибрафон с гитарой. Телефон ей дал мой брат, и она застала меня в Москве совершенно случайно: я через Москву летел в Токио на фестиваль Всемирной перкуссионной ассоциации с ансамблем ударных инструментов из Сочи, с которым я одно время репетировал. Мне была предложена работа, сразу на четыре дня в неделю. Так что я, приехав в Москву, пресловутого пуда соли так и не съел, снял квартиру для начала, стал работать. Сразу был и собственный ансамбль, с братом — 16 ноября 2001 мы впервые выступили квинтетом в «Джаз Арт Клубе» у Александра Эйдельмана. Обо мне узнал Алексей Алексеевич Кузнецов, позвонил мне, и какое-то время я играл у него в ансамбле. Потом я играл с «Ансамблем классического джаза» Валерия Киселева…. В середине 2000-х сложилось идеальное стечение обстоятельств: дома стояло пианино, был вибрафон и при этом не было постоянной дневной работы — до кризиса 2008 года было много разовых работ, корпоративы, то есть был заработок, а дневное время было свободно и у меня, и у пианиста Алексея Подымкина. Есть база, где стоит два инструмента: собирайся, репетируй, пожалуйста. Так сложился наш дуэт, у которого в 2008-м даже вышла пластинка «Концерт в Рыбинске».

Алексей Подымкин и Анатолий Текучёв, 2008
Алексей Подымкин и Анатолий Текучёв, С.-Пб. Филармония джазовой музыки, 2008

…В игре обоих музыкантов есть место и уместной демонстрации виртуозности (особенно это касается Текучёва), и сдержанному, глубокому изложению материала, и тонким переплетениям двух богатых, насыщенных созвучиями партий гармонических инструментов.

Дуэтные записи, как известно — жанр очень сложный: в игре дуэтом не отсидишься за ритм-секцией, не отдохнёшь во время соло барабанов; она требует постоянного внимания, постоянной изобретательности и огромного «словарного запаса», который должен помогать обоим участникам удерживать внимание слушателя. Здесь всё это есть, плюс — необычайно тёплый, богатый эффект присутствия: кажется, что фортепиано и вибрафон разыгрывают свои гармонические сплетения прямо перед твоим лицом….»

(из рецензии интернет-издания «Полный Джаз» — сетевой версии журнала «Джаз.Ру», 2008)

Конечно, возродить дуэт крайне сложно. Сейчас пианино дома уже нет, появилась дневная работа. Многое вообще разбивается о такие бытовые моменты. И потом, где показывать дуэт? Мы играли в клубах, а выходить на концертную сцену — так в некоторых филармониях говорят: если вы музыкант с «негромким именем», российский исполнитель, не входящий в обойму трёх-четырёх известных имён, то мы не гарантируем вам, что зал соберётся; а это риск. Поэтому, если у вас в составе будет иностранец — пожалуйста, приезжайте; а так, какие бы вы замечательные ни были музыканты, мы не рискнём предоставить вам филармонический зал…

Но я всё равно регулярно выступаю на фестивалях: с 2001 по 2008 годы у меня с братом был квинтет с авторской программой, которую мы показывали в России на фестивалях, а в 2007 у нас был тур в Польше с выступлением на варшавском фестивале Jazz Jamboree, в 2009-м на фестивале «Джаз в саду Эрмитаж» мы с Подымкиным и контрабасистом Олегом Осенковым играли с нью-йоркцами — барабанщиком Людвигом Афонсо и перкуссионистом Артуро Стейблом, а в этом году на том же фестивале с моим ансамблем The Funky Outlet выступил польский саксофонист Мачей Кочиньски. Музыку-то я не перестаю писать, у меня всё время появляются идеи. В частности, для «Эрмитажа» в этом году я написал программу в стилистике фьюжн. Есть, конечно, идеи и другого рода — мелодии, гармонии, которые, как я представляю, надо играть уже с контрабасом, с джазовым барабанщиком, с джазовым пианистом. Другой вопрос — где это реализовать. Но для программы в стиле фьюжн я подобрал хороших музыкантов, мне очень нравится с ними играть: бас-гитарист Виктор Шестак, Дмитрий Власенко — великолепный барабанщик, Юрий Погиба — блестящий клавишник: в такой музыке мало играть на рояле, надо ещё владеть электронными клавишами, знать их особенности. К сожалению, не все пианисты могут играть на клавишах.

ВИДЕО: «Клинч» (А.Текучёв), 2013
Анатолий Текучёв (вибрафон) & Maciej «Kocin» Kociński (саксофон) & The Funky Outlet: Юрий Погиба — рояль, клавишные; Виктор Шестак — бас-гитара; Дмитрий Власенко — ударные.
httpv://www.youtube.com/watch?v=BpQD0UHExuk

Да, есть ещё очень важная дневная работа. Я с 2008 г. работаю в Детской музыкальной школе имени Александра Алябьева на Большой Филёвской улице и с 2010 заведую там же эстрадным отделом. Вибрафона у нас пока нет, преподаю ксилофон и ударную установку. Есть много талантливых детей: в прошлом году у меня было 16 учеников, в этом — 13. Но когда я говорю кому-то из учеников: у тебя хорошо получается, нужно продолжать заниматься музыкой — некоторые дети мне так говорят: «Ну и кем я стану?» Ну как — кем? Ты станешь музыкантом. «Ну и сколько я буду зарабатывать?» А ты как хочешь заработать? «Ну, не знаю, в Академию нефти и газа, может, поступать буду». Ну и что, ты сразу станешь олигархом, сразу начнёшь много зарабатывать? Подумай! (смеётся)

Родители тоже хотят какого-то будущего для ребёнка, спрашивают меня: «А сколько музыкант получает?» Плохой — ничего не зарабатывает; хороший зарабатывает достаточно. Принцип одинаков: хороший стоматолог много зарабатывает, плохой — ничего…

Ходил я на городской педсовет ДМШ и ДШИ. Нам говорили: Валерий Халилов, начальник военно-оркестровой службы России, сказал, что в этом году для парада 9 мая на Красной площади состав Сводного военного оркестра «добивали» струнниками — выдали им тенора, трубы, тромбоны и прочее и сказали: «Приложите к губам и стойте». Нету людей. Некому служить в оркестрах. Хотя в кремлёвском оркестре многие рады служить, но народу всё равно не хватает. Мало поступающих в средние специальные и высшие учебные заведения, просто катастрофическая ситуация.

Я стараюсь сделать так, чтобы ученики думали о продолжении занятий музыкой и после музыкальной школы. Это непросто…

ВИДЕО: Анатолий Текучёв, вибрафон соло
Из авторского нотного сборника «Пять пьес для вибрафона соло», изд-во «Композитор. Санкт-Петербург», 2012
httpv://www.youtube.com/watch?v=Or8FIpQiUjk

ДОПОЛНИТЕЛЬНО: смотреть концерт Анатолия Текучёва и группы на видеоканале Клуба Алексея Козлова (съёмка апреля 2013, продолжительность 72 мин.)

реклама на джаз.ру

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, напишите комментарий!
Пожалуйста, укажите своё имя