11 мая 2023 исполнилось 40 лет российскому саксофонисту, который работает на профессиональной джазовой сцене уже 26 лет. Да, так бывает: Дмитрий Мосьпан поступил в легендарный оркестр Олега Лундстрема в 1997 г. 14-летним вундеркиндом и быстро занял высокое положение среди столичных джазовых музыкантов. Его техника игры и зрелость импровизационной манеры хотя и намекали на горячую любовь к Джону Колтрейну и следование его открытиям в джазовом искусстве, что неудивительно в 14-летнем возрасте, но обещали широкие перспективы дальнейшего развития молодого музыканта. Так и получилось.
В джазовый мир семилетнего Диму ввёл родной дядя — саксофонист Денис Швытов. В 12 Мосьпан приехал в Москву из родного Волгограда и поступил в Государственное училище духового искусства по классу тенор-саксофона к Товмасу Геворкяну (1920–2015), первому заслуженному артисту РСФСР среди саксофонистов (1968), на протяжении 30 лет работавшему концертмейстером группы саксофонов Эстрадно-симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио п/у Юрия Силантьева. А в 14 уже играл у Лундстрема в прославленном Государственном камерном оркестре джазовой музыки, где уже работал и его дядя Денис Швытов (который всего на восемь лет старше племянника). В 1999 г. 16-летний Дмитрий Мосьпан получил приглашение играть в Биг-бэнде Игоря Бутмана (с 2012 г. Московский джазовый оркестр) — сначала на баритоне, а затем и на позиции первого тенора. Эта работа продлилась 15 лет и сформировала того Мосьпана, которого мы знаем — страстного и виртуозного тенориста-импровизатора, победителя первого сезона телепроекта «Большой джаз» (2013), признанного по всему миру мастера, который теперь и сам уже много лет преподаёт мастерство джазового саксофониста.
Перед своим 40-летием Дмитрий Мосьпан встретился со съёмочной группой «Джаз.Ру» и дал нашему изданию интервью, которое можно прочитать здесь же, а можно и посмотреть на видео (продолжительность видеоверсии 45 минут). Вопросы за кадром задавал главный редактор нашего издания Кирилл Мошков, съёмку и монтаж видео выполнила Наталья Кравченко.
С чем ты пришёл к сорокалетнему рубежу, который считается важным в жизни артиста?
— Для меня это новый период в жизни. И чувствую я себя прекрасно, ну, в том плане, что я наполнен каким-то новым смыслом, исполнен благодарностью к людям, к окружающим, к моим коллегам-музыкантам, к моим родным, к моей семье.
С того момента, как началась твоя сольная карьера, с момента ухода из Московского джазового оркестра Игоря Бутмана, что ты для себя выделяешь как основные этапы? Что было самое главное за эти годы?
— Самое главное, что это был не уход, а такой органичный переход в новое качество, в новое состояние. Я действительно на протяжении 15 лет играл у Игоря Михайловича Бутмана в его потрясающем оркестре — в общем-то, на правах солиста, но там много было работы сайдмена: человека, который, в первую очередь, винтик большого механизма. А в новом амплуа мне просто захотелось (и представилась возможность) больше заниматься сольной практикой, больше играть свою музыку и поддерживать моих друзей, коллег, которые меня приглашают в свои интересные проекты — но уже всё-таки в роли солиста больше, чем сайдмена.
Какие проекты, где ты участвуешь как солист, для тебя самые интересные?
— Так, ну здесь самое главное — никого не забыть. Если по периодам рассматривать, то после 2014 года я выступил на фестивале «Усадьба джаз». После победы в первом сезоне телеконкурса «Большой джаз». Была возможность организовать международный проект с музыкантами из Нового Орлеана. Там были трубач Эшлин Паркер, тромбонист Майкл Уотсон и ритм-секция моего квартета: барабанщик Саша Машин, контрабасист Макар Новиков и пианист Иван Фармаковский. Мы сделали прекрасную совместную программу и выступили на «Усадьбе джаз» как Moscow — New Orleans Jazz Project. Было интересно, был ещё и концерт в «Эссе» и опыт записи на Мосфильме нескольких моих композиций с Эшлином и с квартетом. Вот, собственно, так я стартанул в 2014 году.
Дальше, конечно, было ещё много интересных событий. Например, такой симфо-джазовый опыт, когда братья Ивановы — контрабасист Андрей и пианист Михаил — пригласили меня в замечательный проект с оркестром «Русская филармония». Это был такой первый опыт, и ребята предложили: хочешь выступать — напиши музыку. Для меня, конечно, это была загадка на тот момент: как написать на симфонический оркестр? Ну, я собрался с мыслями, у меня уже был опыт аранжировочной работы для биг-бэндов. Но предстоял новый опыт, и мне пришлось серьёзно позаниматься в плане образования, изучать много разных партитур, изучать инструментовку, оркестровку на симфонический оркестр. Этот опыт у меня состоялся в 2015 году. В зале им. Чайковского была премьера двух моих композиций — «Колыбельная для Марины» и «Compassion», «Сострадание», которая также есть на моём первом сольном диске.
И дальше эта тема продолжает развиваться. В декабре прошлого (2022) года я выступил с Омским симфоническим оркестром с программой «Симфония большого джаза» (так мы немножко обыграли историю с «Большим джазом»). Там также были представлены мои композиции и аранжировки широко известных джазовых стандартов — например, потрясающие работы Кирилла Уманского. Пианист Алексей Чернаков в этом смысле мой близкий сподвижник, он также поддержал эту идею. И вообще изначально мы с ним после «Большого джаза» как-то так решили — давай выступать иногда вместе, что-то вместе делать. Несколько лет назад мы по Лёшиной инициативе выступили с Псковским симфоническим оркестром, программа тоже называлась «Солисты Большого джаза». С нами выступала прекрасная Дарья Чернакова, сестра Алексея — контрабасистка, вокалистка. Люблю очень этих ребят!
В 2022 г. ты был вовлечён в большой проект в Архангельске — участвовал в проекте «Архиджаз» Поморской региональной благотворительной организации «Время Добра» в качестве наставника. Что это была за работа?
— Очень ценный, важный опыт. Здесь речь идёт о такой работе, ну, скорее даже не столько педагогической, сколько вообще о процессе посвящения людей в джазовую музыку, в джазовую историю. И это вообще был интересный кластер, он был инклюзивный. Там были дети с разными способностями, возможностями, и мы все взаимодействовали. Больше всего мне в этой истории понравилось, что был обучающий период, когда мы занимались дистанционно через Zoom. Я готовил ребят на протяжении полугода. И когда я уже приехал в Архангельск, там уже начался такой интересный, творческий процесс. Мы играли каждый вечер джем-сешны. Мы целыми днями занимались, мы общались, мы отдыхали, мы весело проводили время, потому что это потрясающее место на природе — Малые Корелы, пансионат и заповедник. Очень здорово проводили время. Ну и в целом, конечно, это пошло на пользу, как я считаю, не только нашим студентам, нашим музыкантам, но и наставникам. Потому что мы и между собой общались, играли, а потом и на фестивале выступили с прекрасным архангельским музыкантом, организатором Тимом Дорофеевым.
У тебя было несколько за это время записей на альбомы в качестве солиста в ансамбле других музыкантов, в том числе и с международными. Что тебе дали эти работы?
— Например, работа с пианистом Бенито Гонсалесом: это прекрасный опыт, хотя, к сожалению, у меня не было возможности участвовать в записи его пластинки. Но я играл российскую презентацию этого проекта. Это Саша Машин, один из моих любимых барабанщиков, свёл меня с Бенито, который участвовал в записи моей первой пластинки в Нью-Йорке ещё в тринадцатом году, и этот опыт нас тоже творчески сплотил. Бенито сразу про меня вспомнил: а, Дмитрий, конечно, как бы кандидат номер один. Всё. И дальше уже вопросов никаких не возникало. Дальше мы встретились в репетиционной студии, немножко вспомнили материал и сыграли презентацию. Это происходило в нескольких городах: в Пензе, в Санкт-Петербурге, но сначала в клубе Игоря Бутмана на Таганке.
Ещё очень один важный момент — это пластинка Саша Машина, его альбом «Happy Synapse» (2020. — Ред.). Для меня это настоящая изюминка того, что вообще происходило на тот момент в джазовой индустрии. Мне посчастливилось предложить свой материал для записи — по-моему, Саша обратился ко мне, сказав: давай запишем твои вещи. Было записано целых три моих композиции, это «Inner News», «Incantation» («Заклинание») и композиция «Мотивация», которая не вошла в основной список вещей, но есть у меня надежда, она что выйдет отдельным синглом или как-то ещё. Просто очень много было у Саши тогда на тот момент интересной музыки. Там же и Розарио Джулиани был в качестве солиста и композитора, и Бенито тоже принёс свой материал, свою музыку. Поэтому, конечно, я очень доволен, что две мои композиции вошли в этот альбом.
Вопрос, скажем так, философский. Работа в проектах других лидеров означает приспособление к разным манерам партнёров. Как ты сам ощущаешь: это компромисс, на который ты идёшь как творец? Или это тот случай, когда результат оказывается больше, чем просто сумма индивидуальных усилий? Ты к партнёрам приспосабливаешься, или они к тебе приспосабливаются?
— Это глубокий вопрос взаимодействия, «химии». И здесь я не могу дать готовый ответ для любой ситуации. Здесь каждый раз всё как-то возникает индивидуально. Это творчество, а на творчество нельзя давать каких-то готовых рецептов. Здесь нужно, с одной стороны, сконцентрироваться на том, что именно ты хочешь, то есть на своей идее, что интересно тебе. И с другой стороны — насколько ты можешь её в данном проекте продвинуть или адаптировать, скорее, к общей «химии» звучания ансамбля. Я приведу сейчас обратный пример: если встречаются одни и те же музыканты, но под разным лидерством — скажем, четыре человека сегодня записывают одну музыку для одного, а завтра для другого… Даже в этом случае может быть различный результат. Что уж говорить, если мы имеем возможность музицировать с разными партнёрами, коллегами, которые ещё и предлагают различную музыку. Здесь у меня подход, наверное, скорее если меня приглашают, то вот я отдаюсь этой идее и пытаюсь понять в первую очередь, чем я могу быть полезен для данного проекта и для данного бэндлидера. Дальше, когда мы уже расставили какие-то маячки, я определяю свои возможности. Да, это мне подходит, к примеру, и я могу привнести немного своего, индивидуального. Конечно, сказать, что вот я мастер, я пришёл, сейчас не надо мне ничего здесь советовать, говорить, я всё сделаю как нужно — так оно не работает обычно, это опять-таки перетягивание одеяла в свою сторону. Но мы же очень, на самом деле, с большим уважением и с большой любовью относимся друг к другу, к нашим коллегам. И тем более к творчеству. И вот когда вот наступает творческий момент — ну, наверное, я в первую очередь просто изучу музыку и, конечно же, задам вопрос: что вы хотите, чтобы я исполнил? Вот как-то так.
С кем у тебя за, может быть, даже не только за эти последние несколько лет, а за все годы — с кем возникала «химия» межмузыкантского взаимодействия?
— Мне интересно работать с трубачом Виталием Головнёвым, когда он приезжает из Нью-Йорка, а он там постоянно живёт уже последние лет 20, даже больше. И когда он приезжает, я слышу эту свежую американскую энергию, и это взаимодействие, вот эта «химия», она вот как-то по-новому, что ли, начинает работать. Хотя мы друг друга знаем тоже десятки лет, и, в принципе, знаем, на что мы способны и как мы звучим вместе и в разных проектах. И всё равно каждый раз что-то интересное, что-то новенькое такое получается. То Виталик что-то напишет и привезёт, то у меня что-то получается подобное.
С Володей Нестеренко мне нравится играть. Это всегда тоже такой интересный поиск идей, от Вовки я постоянно жду каких-то моментов… и получаю. Да, действительно. Потому что он, во-первых, фантастический музыкант, во-вторых — с большой фантазией. На самом деле, вот каждого можно перечислять, вот сейчас и моих коллег-саксофонистов, на которых я тоже равняюсь в каком-то смысле и хочу что-то новое услышать для себя, интересное. Потому что, помимо того, что мы варимся в общем московском котле, у нас есть возможность слушать то, что происходит в мире. Вот, к примеру, если я слышу каких-то интересных музыкантов-саксофонистов, мне это нравится и какому-то моему коллеге нравится, то у меня с ним образуются какие-то ещё дополнительные общие связи: мы можем пообщаться, обсудить — как классно, какой приём, или какая интересная концепция: мелодическая, гармоническая. Конечно, такие вещи в творчестве очень помогают.
За последнее время, последний год я достаточно регулярно играю с Олегом и Натальей Бутман. Это очень интересный для меня опыт как солиста и как сайдмена тоже. Потому что в некоторых композициях я не солирую, я исполняю там партию, второй голос или аранжировку. Здесь абсолютно та же концепция, как когда меня люди просят что-то сделать, да? Но Олег и Наташа понимают, что они хотят в принципе, какой результат. И в какой-то момент, когда я с чем-то, может быть, не совсем согласен, я предлагаю другой вариант. И здесь они молодцы: они открыты, они уважают моё мнение, мой вкус. И иногда Наташа или Олег говорят: о, отлично, давайте попробуем вот так вот сделать, по-другому! И мы пробуем, и получается и так, и так интересно. А потом я говорю: ребята, решайте, это вы всё-таки бэндлидеры, моё дело предложить, а вот как для вас лучше…
Во-первых, это легальный способ делать общую музыку, общее творчество, а во-вторых, всё-таки нарушать чьё-то законодательство я бы не хотел в этом отношении, потому что люди сами вправе мне советовать, как мне играть. Несмотря на то, что они меня пригласили и ждут от меня какого-то результата, потому что я уже как-то зарекомендовал себя. Но они вправе предложить что-то сыграть новое, как-то поэкспериментировать. И я воспринимаю это для себя как пользу. То есть в какой-то момент получить новый опыт, новое знание — это, мне кажется, прекрасная возможность.
Я думаю, что многие люди, которые, может быть, не так следят за происходящим в недрах московской клубной сцены, хорошо тебя знают по выступлениям на телеканале «Культура» в программе «Клуб Шаболовка, 37». И даже если оставить разговор про проект «Большой джаз», который уже был довольно давно, в стороне, то работа с Вадимом Эйленкригом — наверное, один из самых заметных проектов с твоим участием. Какие у тебя впечатления от этих работ?
— Когда я вышел из оркестра Игоря, я уже работал с Вадимом в его квинтете. И мы продолжили очень плотное сотрудничество. На тот момент я, кстати, много писал, в том числе аранжировки для малого состава и впоследствии для его уже расширенного оркестра — там такой расширенный комбо-состав. С Вадимом потрясающе: во-первых, большое количество проектов; во-вторых — и качество. Вот действительно, и качество, и количество — всё работало.
Я участвовал и в его «Татарском проекте». Это микс этнической национальной татарской музыки и world music, там были все стили, начиная от джаза, диксиленда, латино, рок, фьюжн, фанк, сальса, вот это всё. И венцом этого проекта было выступление в Карнеги-холле в 2020 году. Конечно, это был на тот момент вообще самый, я думаю, успешный вариант.
Если углубляться в тему творчества именно в данном коллективе, можно очень много рассказать. Мы отыграли много классных фестивалей. Опять-таки записали альбом Вадима «Eilenkrig» (2013. — Ред.), в который вошли две мои аранжировки — это авторская композиция «Snow Bossa Nova» и аранжировка произведения нашего великого композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова «Полёт шмеля». Работа эта прозвучала в таком современном стиле: там был и джангл, там был и свинг, и минорный блюз. Не знаю, как это всё охарактеризовать с точки зрения стиля. Но ритм-секция была очень интересная на тот момент: барабанщик Вёрджил Донати, его бас-гитарист Даг Шрив и пианист Антон Баронин. Они привнесли особый колорит в эту музыку. Я писал также для секстета и для квинтета. Это для меня, конечно, в тот момент было очевидно важным и главным в жизни. С одной стороны, это работа, это стабильный заработок, а с другой стороны — это творчество. И получалось совмещать это всё удачно.
Канал «Культура» не очень, так сказать, массовый, но, тем не менее, у него есть своя верная аудитория. Как, на улицах-то узнают в результате?
— Ну интересно, кстати. Помню, приехал в Казань, где мы в тот момент вели «Татарский проект» с Вадимом. Выхожу на улицу Баумана прогуляться, лето, всё отлично — подходит тётушка: вы Дмитрий Мосьпан? Я говорю: да, а что, говорю, написано? Да нет вроде. А, ну вы, наверное, не помните уже «Большой джаз». А уже прошло, наверное, лет пять, может быть, больше. Я не могу сказать, что был какой-то широкий резонанс, что меня там массы как-то стали идентифицировать, я имею в виду, на улице или где-то в магазинах. Ну, единичные случаи какие-то были. То есть я не придавал этому значения. Для меня более было важно в тот момент, что на меня и на моих коллег, может быть, обратили немного внимания люди не только из аудитории, которая слушает джаз. Может быть, ещё кто-то для себя открыл этот стиль. И вообще очень здорово, когда на концерте слышишь отзыв, мол, вот мы с дочкой или с сестрой сегодня первый раз пришли на джаз, и нам так понравилось! Это вообще лучшее, что я могу услышать, потому что, играя современный сложный джаз, достаточно технологичный, такой, интеллектуальный, очень здорово услышать мнение неискушенного человека, который первый раз слышит джаз, и ему это как-то так «зашло». Я очень счастлив в такие моменты.
И это не единственный проект, с которым ты работаешь…
— Вот уже два года, с момента основания, выступаю с New Blood Big Band Сергея Долженкова. Сергей потрясающий тромбонист-импровизатор, талантливый композитор, аранжировщик и просто замечательный человек. За два года мы представили три программы: условно говоря, «авторский фьюжн», «джазовые стандарты в аранжировках Матса Холмквиста (Швеция)», «хиты Brecker Brothers» — и Сергей продолжает писать классные аранжировки. Там с нами поёт чудесная Алина Енгибарян.
Ещё одним важным для меня событием стало приглашение Антона Давидянца присоединиться в 2021-22 году к квартету гитариста Евгения Побожего. Это был интереснейший джаз-фьюжн опыт: сложная технически, но в то же время очень красивая музыка Евгения и его импровизации произвели на меня неизгладимое впечатление. А мощный, ритмически и гармонически насыщенный аккомпанемент бас-гитариста Антона Давидянца и барабанщика Игната Кравцова (это даже не аккомпанемент, а параллельные сольные партии) заряжали особой энергией. Музыка лилась, было по-настоящему интересно взаимодействовать с этими фантастическими музыкантами.
Есть и мой авторский проект — квинтет Дмитрия Мосьпана. Сейчас в нём играют мой близкий товарищ и единомышленник Иван Фармаковский на рояле, мой дорогой друг барабанщик Павел Тимофеев. Два музыканта относительно недавно стали играть в моём ансамбле, хотя с Колей мы знакомы более 20 лет — это потрясающий контрабасист Николай Затолочный и трубач, чьи звуки меня просто завораживают — Иван Акатов. А иногда я приглашаю спеть несколько песен мою прекрасную жену — Полину Юрченко. Мне очень нравится, как она это делает.
В 2022 году ансамбль стал лауреатом Московского джазового фестиваля, посвящённого 100-летию российского джаза, выступал на EverJazz Festival в Екатеринбурге и на фестивалях Grand Jazz и «Jazz Мост» во Владимире и Владимирской области.
Ты же ещё и педагог, преподаватель. Расскажи, пожалуйста, где ты преподаешь, что преподаёшь.
— Это тоже часть жизни, и, наверное, одна из главных составляющих — ну меня-то уж точно, как музыканта. Потому что опыт преподавания — это также опыт и изучения, и обучения, и изучения, и познания. Поэтому, конечно, это очень важно. У меня такой опыт уже больше 12 лет. Я преподаватель в… изначально это Государственная классическая академия им. Маймонида, а сейчас это эстрадное отделение также Академии имени Маймонида на базе РГУ им. Косыгина. Преподаю я в основном саксофон, иногда также веду джазовый ансамбль для своих студентов. Конечно, за это время я как-то развиваюсь, и музыкально, и в этом плане тоже — потому что существует опыт новых методик, пособий; у меня появилось много материала, который я впоследствии планирую публиковать. И, конечно, основной опыт — это живое взаимодействие с ребятами, с моими, можно сказать, друзьями, коллегами. Этот опыт — он взаимный, это взаимный обмен информацией.
Наверное, не секрет ни для кого, что ты на сегодняшний момент фактически основал династию, потому что у тебя и сын пошёл по музыкальному пути. Это было решение родителей или его самого?
Ты знаешь, это загадка для меня до сих пор. С одной стороны, я понимаю, что человек развивался в музыкальной семье, с детства слушал джаз, с детства ходил на концерты. С другой стороны, я понимаю, что музыкальную школу он закончил… последние два года уже, в общем, с усилием. И возник вопрос… У Павла, моего сына, налицо были ещё и способности к технике, ему нравились компьютеры, сейчас нравятся мотоциклы, мопеды — работа руками, в плане механики. Но, на самом деле, я очень надеюсь что это его личное решение, что я не передавил, не повлиял — то есть не решил за него дело. В какой-то момент я вообще отпустил ситуацию и решил полностью предоставить ему выбор, и даже успокоился: думаю — ну ладно, сейчас закончит девятый класс, десятый, одиннадцатый, потом спокойно поступит в институт, возможно — какой-то технический ВУЗ… И тут накануне окончания девятого класса он мне заявляет: пап, всё-таки я хочу играть музыку, заниматься музыкой.
Для меня это очень волнительно было, но я переспросил: а зачем тебе это нужно вообще, сынок? Да, твой отец музыкант, но, в принципе, ты же можешь чем-то другим заняться… Он говорит: ты знаешь, я хочу играть в оркестре, хочу в ансамблях играть. И для меня это было окончательным аргументом. Я сказал: да, хорошо, я тебе помогу, мы с тобой позанимаемся и попытаемся поступить в училище. На тот момент я считал, что единственное подходящее место — это Академия джаза под руководством Игоря Михайловича Бутмана. Там очень классная тусовка, там работает потрясающие педагоги, которые могут обеспечить уровень роста как раз-таки человеку, ориентированному на биг-бэнды, на джаз; и, кстати, там ведёт оркестр мой бывший студент Денис Мельников, там преподают наши друзья, наши коллеги. Поэтому у меня не было сомнений, что нужно попробовать поступить именно туда.
Что тебе хочется сделать в ближайшие годы, что ты вообще планируешь в творческом плане?
— Ну, раз сегодня такой момент откровений, я могу сказать с уверенностью что я сейчас я больше, чем когда-либо в своей жизни, занимаюсь именно музыкой, именно творчеством. Поэтому хочется ещё больше развиваться в этом отношении, заниматься и симфо-джазовым проектом, и проектом с биг-бэндом — я также пишу аранжировки для бэнда. У меня есть и предложения, и возможность ездить и играть свою музыку и с джазовыми оркестрами, и с симфоническим оркестром. Это мне очень интересно, это как бы отдельная часть души, какое-то отдельное пространство в моём сердце. Играть со струнными — вообще красота, конечно.
Есть и желание писать аранжировки для малых составов — начиная от квартета-квинтета и до комбо. Кроме того, в этом году, я очень надеюсь, выйдет мой второй сольный альбом с моей авторской музыкой, как и на первом. На первом альбоме было восемь вещей, а сейчас планируется девять. Каждая вещь — отдельная история, к которой я отношусь очень скрупулёзно. Наверное, не секрет, что для музыкантов производство и запись своей музыки — это такое… очень «перфекционный» процесс. Вот так я к этому и подхожу.
Мне хочется в этом году доделать альбом — и, возможно, приступить уже в следующем году к новому проекту. Но это ещё на много лет вперёд… То есть у меня, в принципе, музыкального материала очень много. Возможно, некоторые вещи уже не актуальны, потому что в тот момент я их не записал, а сейчас я играю другие вещи — но их возможно переработать, как-то переделать и сыграть, потому что я возвращаюсь к некоторым своим идеям двадцатилетней давности, и это нормально. Ведь в принципе в музыке не происходит ничего такого фантастически нового, прогрессивного, за чем бы я не успевал. Я вот так потихонечку двигаюсь, понемножечку, по ступенечкам поднимаюсь — сейчас уже на тот уровень, чтобы мне крепко себя чувствовать в плане профессионализма во всех отношениях: и в ритме, и в области гармонии, и в области мелодии. Чтобы вот на этих трёх китах что-то интересное дальше создавать, строить…
Сейчас будет вопрос ретроспективный и даже несколько провокационный. Я слышал такое мнение от старшей части московского джазового сообщества, от людей, из которых кое-кого с нами уже и нет. Мол, когда появился из Волгограда 14-летний мальчишка, который уже фактически освоил весь «колтрейнизм», приехал готовый настолько, что Александр Пищиков, который жизнь положил на то, чтобы, так сказать, «снять Колтрейна» — грубо говоря, так расстроился, что взял и эмигрировал. Что думаешь?
— Слушай, вот ты меня действительно тут сейчас рассмешил, потому что… я вообще люблю веселиться, да, но чтобы так было смешно… Ну, красивая такая легенда! Дело в том, что так всё совпало… Я действительно в 1997 году, когда Александр переезжал в Германию… ну не скажу, что вот прямо вместо него, но именно в тот момент я устроился в потрясающий оркестр Олега Леонидовича Лундстрема. Это был мой старт, потрясающий лифт сразу наверх в области и карьеры, и профессионального музыкального мира. А по поводу Александра Пищикова… я преклонялся в тот момент перед его творчеством, не с точки зрения даже именно колтрейнизма, а потому, как он выражал себя, как он играл. Это такой ценный музыкант, ценный для меня человек в плане своей индивидуальности… А Колтрейн — мой любимый! На тот момент он меня вдвойне вдохновлял. Спасибо, что ты вспомнил!
И традиционно: был ли какой-нибудь вопрос, на который ты хотел бы ответить, но я его не задал?
— Тогда, наверное, про импровизацию хотелось бы поговорить. Импровизация —штука интересная, в том плане, что это в первую очередь выражение каждого человека: он может самовыразиться в импровизации. С другой стороны, это описание его взгляда на вещи, на суть вещей, на мир. С третьей стороны, это искусство, которое у нас происходит каждый день, то есть наша профессия… Получается, что в области импровизации много аспектов, которые можно изучать, в общем-то, всю жизнь. Когда я с учениками общаюсь, или где-то на мастер-классе возникает тема по импровизации как я объясняю своё отношение? Это наш взгляд на определённый джазовый стандарт на какую-то композицию, основанную, видимо, на реальных событиях. Одна задача — обыграть стандарт с использованием импровизации; другая задача — это сейчас как-то отреагировать, озвучить свою реакцию на музыку, которую ты, может быть, первый раз в жизни слышишь. Такое часто приходится делать на джеме, или если ты пришёл в какой-то коллектив, где у тебя не было опыта игры. Импровизация — это всегда риск: погрузиться с головой, а там уже как вывезет. Есть технологии, мы этому учимся, но в целом нет каких-то законов и правил для каждого. Это личный опыт, и это всегда поиск новых приёмов, новых средств.
Я люблю диалог, то есть я люблю больше слушать и отвечать. Если музыкант в какой-то момент затихает, у меня есть возможность либо заполнить паузу, либо не заполнить. Пауза и тишина — очень важная вещь. Именно в тишине рождается музыка, рождаются звуки. Это всегда взаимодействие, диалог: не хотелось бы, чтобы творчество превращалось в постоянный монолог. Ценность и важность для меня — это взаимодействие, взаимное обогащение музыкальными идеями. Это вообще рискованная штука — заниматься музыкой, заниматься джазом, что-то новое изобретать. Ты должен быть готов к разрыву шаблонов, к тому, что тебя не поймут, не примут. Поэтому, естественно, мужество нужно для этого… Поэтому я сейчас выбрал для себя такой срединный, гармоничный путь. Я потихонечку что-то добавляю, какие-то новые идеи. У меня ещё 20 лет назад были идеи, которые я только сейчас начинаю разрабатывать и развивать. Но я не могу сказать, что всё, что появляется у меня в голове — это мои идеи: это наверняка плод интерпретации, переработки того что я слышал и у Бетховена, и у Баха, у Колтрейна, у Паркера: для меня это в принципе явления одной величины…
