Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
В разгар бушевания моего джаз-рок ансамбля «Шаги времени» поступило предложение записаться на радио (!). Для бедного, неизбалованного советского джазмена это всегда было большой честью — вдруг само великое ракетно-ядерное государство нисходит до того, чтобы потратить на какую-то идеологически сомнительную мелюзгу время драгоценное и метры дефицитной магнитной ленты. Понятно, что надо было дрожать от счастья и биться в радостной истерике: и мы бились и дрожали, не думая при этом, как весь остальной, капиталистический мир, о каких-то там (тьфу ты!) деньгах. Не в деньгах счастье…
Естественно — запись записи рознь. При всей своей «лояльности» держава, конечно, не могла допустить, чтобы что-либо подозрительное внезапно вырвалось на просторы непорочного советского эфира и простой советский человек услышал бы какую-то крамолу. Говоря без выкрутасов, ничего подобного не могло зазвучать из радиоточек, находящихся на кухне в каждом доме, т.е. по первой программе. По приемнику — еще куда ни шло! Но всего надежней — вещание на заграницу, в традициях потемкинских деревень: мол, у нас все есть… кроме секса, конечно! Из-за того, что в программе ансамбля была пьеса «‘Образы Испании», нам и предложили записываться для испанской редакции иновещания.
Когда, по прошествии нескольких дней, радостная дрожь в коленках, наконец, утихла, я объявил о грядущем «счастье» ребятам, дрожь передалась им, но, когда и они отдрожали (через неделю), отправились мы на эту самую запись. Договорились встретиться у дверей гостеприимного дома Радиовещания и Звукозаписи на улице Качалова.
Все добирались, кто откуда. Я и трубач Дима поехали из училища, из Электростали. Прибыли мы часа за два и поплелись от Курского пешком через весь город, надеясь по дороге и отобедать. Нам повезло: зашли в пельменную недалеко от ЦК ВЛКСМ и, насытив желудки, а также идеологически очистившись лишь от одной близости к указанному зданию, отправились дальше по маршруту, пришли вовремя, тут и остальные подоспели.
Выписали всем пропуска по заранее предоставленному списку и мы переступили порог «радио-храма». Ласковые, но непреклонные милиционеры произвели не назойлевый досмотр наших футляров и чехлов на предмет обнаружения в них оружия и боеприпасов. А чему удивляетесь? Вдруг, войдя в студию, мы захотим устроить государственный переворот и начнем орать в микрофоны: — Большевики, сдавайтесь! Наши в городе! Но, слава Богу, мы не те, за кого могли нас принять бдительные стражи — нам лишь бы сыграть без ошибок!
И вот — сидим в просторной студии, настроились и изготовились к игре. Звукорежиссер дает команду, начинаем играть… — Стоп! — звучит долгожданное, — Начните сначала — у нас здесь неполадки.
Начинаем снова. Примерно на том же месте — опять «стоп» и так еще несколько раз. Понятно, что такие остановки отрицательно сказываются на исполнителях, тем более, на неопытных (в ансамбле — студенты). Если до этого остановки были не по нашей вине, то теперь придирки посыпались и в наш адрес. — Стоп! вторая труба подстройтесь, — звучит из режиссерской «рубки» порядком поднадоевший голос. Мы послушно подстраиваемся и запись продолжается до следующего властного окрика…
Попутно надо заметить, что в звукорежиссуру идут не по призванию. Как правило, это люди с музыкальным образованием (училище, а то и консерватория) и с хорошим слухом (часто с абсолютным). Сами, не став исполнителями, они делаются безжалостными судьями для тех, кто стал ими. Я и раньше имел опыт досадных стычек со звукорежиссерами. Вот и примеры.
В середине 60-х, еще будучи неплохим басистом, я принимал участие в записи с певицей Гюли Чохели. И вот: играем-играем и вдруг раздается: — Контрабасист, у вас инструмент не строит!
Это бдительный, по несведущий в джазе, звукорежиссер так отреагировал на мои «подъезды» к нотам. То, что для него было ужасной фальшью, в джазе являлось неповторимым кайфом. Конечно, справедливости ради, могу признаться, что эти «подъезды», возможно, были излишне длинными — перед записью мы с товарищем опорожнили по бутылке популярного тогда в народе «Солнцедара».
Второй случай — уже в 90-х. Играл я на рояле в КаГэБэнде (Джаз-оркестр погранвойск), записывали мы на радио программу из джазовой классики. Сыграли, записали, тишина. Раздается голос звукорежиссера: — Все хорошо, только вот пианист отстает (?!)… Я сразу понял, в чем дело и ответил: — Да я всю жизнь учился играть с отставанием, свинговать!!! Опять джазовый кайф не был понят и оценен, привыкшим к классическим маршам звукооператором. На сей раз я перед записью ничего не пил, но, как и в прошлый раз, выслушав замечание, я незамедлительно покинул студию. Но продолжим нашу хронику.
С грехом пополам мы все-таки завершили запись «Образов Испании», вдоволь наслушавшись замечаний требовательного звукотирана. И тут объявляется откуда-то из-за «кулис» новый персонах трагикомедии. Персонаж оказывается представителем этой самой испанской редакции. Переминаясь с ноги (так и хочется сказать — «на руку»), от явного или напускного смущения, сей представитель стал совать мне под нос какой-то листок бумаги и авторучку. Я сначала не понял и, по своей доверчивости, решил, что уж не договор ли об оплате мне предлагают подписать. Ан нет — так только в сказках братьев Гримм, если бы они описывали наше время. Экономная ракетно-ядерная держава хотела получить от меня расписку в том, что я никаких к ней материальных претензий не имею (!).
«Экономика должна быть экономной» — говорил наш родной, дорогой Леонид Ильич. Ладно бы, не платили (достаточно лишь одной чести), а то еще хотели обезопасить себя то всяких случайностей, требуя от автора отречения. Я, конечно, подписал с пылкой готовностью истинного социалистического раба, сознавая всю высокую нравственность подобного акта: а то ведь, если бы мне заплатили, — глядишь, на очередную ракету денег то и не хватит…
