Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
Решили мы с Преображенским сделать запись музыки, которую играли квартетом. Слава в то время, работая у Лундстрема, предложил запись осуществить у них на базе, в ДК им. Я.М. Свердлова, что на Савинской набережной. Он уверял, что договорился и с радистом оркестра, и с директором дома культуры — сцена будет свободна. Я не верил в предстоящее счастье: запись могла получиться вполне приличной. И вот день настал и я еду к назначенному времени. Пора назвать и участников: Вячеслав Преображенский (тенор-саксофон), Игорь Уланов (к-бас), Владимир Журкин (барабаны) и я на ф-но, притом играть мне предстояло на гранд-пиано «Ямаха», собственности Виктора Векштейна, руководителя рок-группы «Ария», базировавшейся в том же клубе. Расторопный Слава и с ним договорился.
Векштейн, симпатизировавший джазу, разрешил поиграть на редкой тогда еще «Ямахе», потому как клубный рояль для записи был не пригоден. Инструменты оркестра Лундстрема хранились в тесной комнатушке под сценой. Там же, по соседству, хранились и инструменты «Арии». Играть мы должны были на сцене, но не все… Журкин со своими барабанами остался в той самой каморке, где барабаны и покоились, чтобы не забивать остальных громкостью. На сцену нужно было втащить громоздкое гранд-пиано, контрабас, установить микрофоны, протянуть шнуры. Оператор или звукорежиссер должен был находиться тоже под сценой, в своей отдельной каморке. Все в трех разных местах (замысел отчаянный!). Были рады и таким условиям — где наша не пропадала.
На сцену из подполья вела узкая винтовая лестница. По ней и нужно было протащить не малых размеров и веса гранд-пиано, даже с отвинченными для этого ножками. Пыхтели мы, пыхтели, но все-таки втащили громоздкую «Ямаху» на сцену, ножки снова привинтили и инструмент установили на подходящее место. Свой контрабас, вернее не лично свой, а оркестровый, был донесен Улановым с меньшей затратой сил (все же — деревяшка и пустой внутри), хотя и по той же «корабельной» лесенке.
Стали настраиваться и пробовать звучание, проверять микрофоны. Радист давал нам указания из своего «далека». Сцена была небольшой и сам зал тоже. Свет горел только на сцене, в партере и на балконах царила темнота. Двери в зал были заперты снаружи — мы-то проникли через подвал. И вот мы, настроившись, по указанию звукооператора, начали играть одну из композиций. Только стали входить в раж — голос из динамика: — Стоп, стоп! Извините, у нас неполадки. Давайте еще раз сначала!
А пьеса была сыграна почти наполовину. Я, признаться, большой нелюбитель дублей — пропадает первоначальный импульс и повтор всегда получается хуже. Но так лично у меня — за других не говорю! Короче, тонус был сбит. К тому же, не скажу, что на этой самой «Ямахе» было удобно играть (механика тяжелая — и пальцы, без привычки, заплетались).
Начали сначала: сыграли тему. Слава свое отыграл, начал я импровизировать и вдруг… Из глубины зала доносятся какие-то стуки. Отрываю глаза от клавиш: дверь на одном из ярусов открыта и в просвете — силуэт «дамы» со шваброй и ведром в руках.
— Вы чё эт здесь расселись, а? Мне полы мыть надо! — кричит прямолинейная уборщица. Естественно, запись прерывается — против лома, как говорится, нет приема.
— Слав, ты же сказал, что с директором договорился и сцена свободна?! — безнадежно вопрошаю я. Слава, отвечая на мой вопрос, говорит в темноту зала:
— Какие там еще полы? У нас запись — я с вашим директором все уладил!
— НИЧЁ не знаю, сворачивайте ваши бандуры — я щас сцену мыть буду — приближается бескомпромиссный голос.
Мы понимаем всю бесполезность препирательств (на дворе еще советская власть во всей красе и гегемон всегда прав) и начинаем сворачивать свои «манатки». Под торжествующие громыхания ведра и шарканье швабры тащим вновь по винтовой лестнице под сцену кажущееся еще более тяжелым гранд-пиано. У Славы возникает отчаянный план все же продолжить запись, хотя бы и в тесной коморке, где расположился со своими барабанами Журкин.
Втискиваем «Ямаху» впритык к ударной установке. Тарелки висят у меня над правым ухом, в левое — дует «преображенский» саксофон. Где-то под потолком примостился Игорь с контрабасом. Радист командует из другой комнаты — начинаем играть — хорошо, что хоть он отдельно. Записывать начинаем все с нуля (ранее записанное стерли как брак). Проходит час, потом второй. Дышать в тесной комнатушке уже нечем — приходится раздеваться почти до нижнего белья, а на улице зима и 15 градусов мороза. Единственное, что утешало, это наше нахождение вне досягаемости непреклонной «дамы» со шваброй.
Не скрою, некоторые, особо мощные акценты барабанщика напоминали громыханье злосчастного ведра, а когда Журкин играл щетками, в ушах так и стояло ласковое шарканье швабры по паркету. Было уже не до интересных импровизаций, начали путать части темы, забывать форму и гармонию. Бились мы в поту в страшной духоте до 10 часов вечера (начали в 2 часа дня!), но так ничего записать и не смогли.
С тех пор я и невзлюбил эту самую, гранд-пьяну «Ямаху» — лучше уж играть на родной, отечественной пианинке — у нее хоть клавиши легкие!
