Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
Утро. Кафе «Маросейка», что в начале улицы Богдана Хмельницкого, с трудом открылось, т.е. с большим опозданием, вопреки легкомысленно означенных масляной краской на дверном стекле «восьми ноль-ноль». Вхожу — в надежде на пельмени. Надежда, как ни странно, фантастически оправдывается! С утренним аппетитом уплетаю их, хоть и не вполне проваренные. Уплетаю и слышу, как за легкой перегородкой на кухне (за кулисами, так сказать) тем временем все громче и громче распаляются какие-то явно нездоровые женские голоса. Один — второй, один — второй, одним словом — дуэт. Хоть, возможно, это и не очень хорошо, но вслушиваюсь, стараясь понять, о чем речь, и помаленьку понимаю — кажись, скандальчик назревает. Попутно замечаю, что, жуя свои пельмени, вслушиваются и другие посетители этой утренней «Маросейки». Наконец, с трудом улавливаю и смысл конфликта. Опоздавшая на работу баба-повариха ругается со строгой бабой-заведующей. Уже и маток доносится — посетители во внимание не принимаются — конфликт ведь как бы закулисный, локальный, что называется.
Заведующая: — Ты че на работу-то опоздала да и пьяная с утра?!
Повариха: — Че? Какая там пьяная! Хто опоздал-то, я штоль?!
Заведующая: — Работаешь плохо. Пельмени не доварила…
Повариха (перебивая): — Хто плохо, хто плохо? Ах так!! Да я, б***ь, ва-а-а-ще, на х**, работать не буду!
Раздается грохот бросаемой «в сердцах» алюминиевой посуды и хлопанье «закулисных» дверей.
— Какая все же гордая русская женщина, — думаю я, дожевывая последний недоваренный пельмень, — как хорошо, что социализм покончил с безработицей.
Отсюда и гордость!
* * *
Опять утро, но кафе уже другое. Просто «кафе» без названия, но на той же улице Хмельницкого Богдана. Здесь спозаранку уже подается неизменный люля-кебаб. Беру, несу, ем. Вспоминается сразу композитор Люлли: а ел ли он, Люлли, кебаб? Да где ему там во Франции да в те времена! Вспоминается и характеристика, данная Стравинским Хачатуряну — «разбушевавшийся люля-кебаб»(!) Это уже не кебаб Люлли, это покруче! Но вот опять раздаются нездоровые женские голоса, прерывая ход кебабовых ассоциаций, и опять «за кулисами».
Заведующая: — Ты чоже так плохо моешь-то? Вилки и ложки все жирные и — пьяная с утра!
Посудомойка: — Где? Чо плохо-то? Ну выпила — ведь праздник, родительская.
Заведующая: — У тебя каждый день — праздник. Вон, смотри, тарелки-то какие липкие. Мой получше…
Посудомойка (перебивая): — Да я тебе чем, х**м што-ли мыть-то буду? Ни мыла, ни порошка, ни х**!
В заключение, хочу заметить, что дело происходит в эпоху очень развитого не по годам, надо заметить, социалистического безмылья и безколбасья, хотя, как видите, люля-кебабы все же имеют место да и бушуют, как Хачатурян (в понимании Игоря Федоровича), постоянно гордые советские женщины, не боящиеся безработицы.
