Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
Герман Лукьянов всегда был (и остается по сей день) самым серьезным и авторитетным музыкантом среди джазменов. Не в пример многим своим коллегам, первоначально бывшими инженерами, физиками, химиками и прочими технарями, Герман почти закончил Московскую консерваторию, где учился у А.И. Хачатуряна по классу композиции. Ушел он с 4-го курса, дабы избежать распределения в Тмутаракань. Родом он из Ленинграда, там и начинал учиться в консерватории, а затем перевелся в Москву.
Многие считали и считают Лукьянова своим учителем, очень многих он наставил на путь праведный, но встречаются и недовольные и даже критикующие и высмеивающие его.
Среди его учеников и партнеров по разным ансамблям были: В.Васильков, Л.Чижик (знаменитое трио без баса), И.Яхилевич и И.Высоцкий, ныне живущие в США , А.Григорович и, конечно, автор этих строк.
Когда я, студент 1-го курса консерватории по композиции, с моим другом Александром Раквиашвили впервые посетили кабинет-квартиру Германа и, показав ему свои первые джазовые опыты в композиции и импровизации, некоторое время пообщались с ним, то испытали настоящий шок. Для того времени было почти невероятным иметь такие условия для занятий джазом, какие были у Лукьянова.
Отдельная немаленькая комната с роялем, магнитофоном, с набором его любимых труб и альт-горнов и чуть ли не полным набором ударной установки! — Репетируй и записывайся, не выходя из дома!
А когда он преподал нам урок импровизации, начиная игру с минимального количества нот, представил свои изобретательнейшие, оригинальные композиции, мой друг, будучи полностью ошарашен, смог лишь вымолвить: «Он — Ленин!» Я же добавил: «Лукьянов-Ленин! Вождь, одним словом!»
Я довольно долго ходил в его учениках, в числе достаточно обширной группы людей. Это были интересные дни: бесконечные споры по поводу прослушанных записей или передач Виллиса Конновера, обсуждения концертов и выступлений. Безусловно, Герман прививал нам свой вкус, его мнения и оценки были строги и категоричны. И дело не ограничивалось лишь джазом, возникали философские споры, обсуждалась литература, как проза, так и поэзия.
Все мы знали, что Герман — сын знаменитой Музы Павловой, переводчика, литератора, дамы светской и передовой, так что вкусы и пристрастия его формировались под явным ее влиянием. Когда я сказал своему консерваторскому педагогу Родиону Щедрину, что познакомился с Германом Лукьяновым и его мамой, он как-то загадочно улыбнулся и заметил: «Да, я знаю, что у Музы Павловой сын известный джазист, — и добавил, — В свое время в светских кругах ее величали «Тенью Назима Хикмета». К тому времени я знал, что Н.Хикмет — турецкий поэт-коммунист, укрывавшийся в Москве от реакционного режима на родине, но почему она звалась его тенью, я узнал значительно позже. Однако вернемся к сыну.
Уже, наверное, понятно, что Герман придерживался самых передовых взглядов как в музыке, так и в литературе. Кумирами джаза в его кругу были: Т.Монк, Дж. Колтрейн, Л.Тристано, Дж. Рассел и, конечно, Майлс Дэвис. В литературе: Д.Хармс (настольная книга), японская поэзия, Э.Ионеску (Муза Павлова первой перевела его «Носорогов»). Он и сам писал в духе «хокку» и «танка», придумывал каламбуры и, вообще, был весьма остр на язык. Славился он и верлибром. Строчки, прочитывающиеся одинаково в обоих направлениях: МЫЛИ ЖОПУ ПОЖИЛЫМ, приписывают ему. Ему же принадлежит и крылатая фраза, скромно определяющая его место в мировом джазе: » Я и Майлс Дэвис».
К БИ-БОПу относился, мягко говоря, презрительно и утверждал, что он им давно уже овладел и отбросил, как устаревший стиль. «Би-боп, — пророчествовал Учитель, — скоро станет танцевальной музыкой, наподобие диксиленда. Однако сейчас этого все еще не произошло. Трудно быть Нострадамусом в джазе.
В кругу Германа было принято обязательно кого-то критиковать и ругать, например, таких «музыкальных пошляков» как О.Питерсона и С.Гетца. Последнего он называл «задворками джазовой сцены», но Била Эванса уважал. Будучи в то время поклонником творчества Т.Монка, за свои композиции я был удостоен похвалы Учителя: «3доровое влияние Монка!»
Не только хорошему вкусу учил своих «детей» Лукьянов, но и хорошим манерам. Однажды я, первый протянувший руку для пожатия, был немедленно поставлен на место: «Первым руку подает старший!» Все же разница в целых восемь лет. Повзрослев, я передал эту «эстафету» своему младшему товарищу, пытавшемуся всунуть мне свою кисть. Он до сих пор боязливо косится в мою сторону при встречах. Подобные уроки остаются как рубцы от ожогов, на всю жизнь.
Непререкаемый авторитет Учителя и личный его пример позволили мне избежать дилеммы: бросать или закончить консерваторию, когда пребывание там стало совершенно бесполезным. Герман сказал просто: «Бросай!», и я последовал его примеру, несмотря на долгие беседы с Р.Щедриным и его великой супругой о неразумности подобного поступка.
Учителем он был настоящим, обладал даром убеждения. И как Иисус своих учеников постепенно подготавливал к тому, чтобы они, как бы невзначай, стали называть его «Господи», так и наш Учитель плавно подводил к тому, что называть его хотелось не иначе, как «Гений». Недоброжелатели, конечно, словосочетание «Герман-гений» использовали скорее, как дразнилку. Очень многие хотели вывести его на чистую воду и уличить в шарлатанстве.
Вот, послушайте, как рассказывал о своем единственном уроке, взятом у Учителя, ныне американский трубач Валерий Пономарев: «Подражая К.Брауну и Л.Моргану, я, поначалу, не вполне был уверен в правильности выбранного мной пути. Дабы разрешить все сомнения, напросился в гости к Герману, в надежде получить авторитетный совет. Для начала он попросил меня поиграть то, что я умею, и я начал «чесать» выученные ходы. Вскоре Герман прервал меня словами: — Это слишком традиционно, попробуй посовременней.
Тут мне пришла мысль разыграть его: я начал специально «выдавать» какую-то белиберду, нарочно извлекая из трубы случайные звуки.
— Вот, молодец, уже лучше, — похвалил Учитель. Мне многое стало понятным, я постарался побыстрее зачехлить трубу, заплатил положенное и распрощался». Комментарии, как говорится, излишни.
Анатоль Франс говорил: «Не прикасайтесь к идолам, их позолота остается у вас на пальцах». Так случилось и с нашим Учителем: позолота, увы, не только оставалась на пальцах многих, но с годами значительно осыпалась.
Те, кого в молодости он нещадно высмеивал и презирал, постепенно вошли в круг его друзей или он сам вошел в их союз (в частности, в Союз Советских композиторов, чем невероятно горд). Незаметно приобрелась «тачка», затем другая, сегодня она превратилась уже в престижную «Grand Cherokee». Вдруг появился загородный дом.
Будучи убежденным атеистом, стал собирателем икон. Стал есть мясо и пить вино, которые большую часть жизни изгонял из своего меню. Стал более терпим и умерен в оценках. Стал делать обработки песен своих коллег, советских композиторов. Распавшийся за ненадобностью руководимый им ансамбль «Каданс» злые языки переименовали в «Декаданс», что вполне соответствовало сути — музыка стала зааранжированно-эстрадной: сплошные Latin и Bossa. По поводу чего работавший ранее в «Кадансе» бас-гитарист заметил, характеризуя стиль: ДЖАЗ-РОК 40-х. ( !?)
И изреченное когда-то Учителем предсказание, что джазмен в России созревает лишь к 60-ти годам, если, конечно, не помрет, тоже не сбылось. И, переиначив текст известной нам оперы, можно сказать напоследок:
«Уж семьдесят близится, а Германа все нет…»
Мирового признания и известности нет, как и не было, хотя бы потому, что основную часть своих жизней мы все прожили за железным занавесом, который, увы, слишком поздно для нас приоткрылся.
Напоследок, еще одна псевдоцитата: «Лишь нонешнее поколение людей будет жить при джазовом коммунизме! Вечная память нам, жертвам социализма!»
Ура! или Аминь! (Кому что больше нравится).
