Вернуться к оглавлению книги
Другие книги о джазе
Когда Г.Лукьянов решил создать свой «Каданс», то первыми кандидатами стали музыканты из ближайшего окружения, в число коих в те времена входил и автор этих строк. В его знаменитой квартире на улице Казакова проводились первые «пробы на роли». Было и мне предложено пробоваться на роль пианиста — дали ноты, и их надо было сразу прилично исполнить в присутствии автора.
Играю, играю, все идет хорошо и вдруг встречается «подлянка»: пассаж, в котором то ли 15, то ли 17 нот. Я играю как умею, но автор прерывает и уличает в неточности.
Я, привыкший еще в консерватории защищаться от подобных демагогических претензий, доказываю свою правоту аргументом: — Да какая разница — 15 или 17? Кто это заметит? — Но бывший учитель почитает немецкую точность — недаром носит имя Герман. Мои препирательства ни к чему не привели, и я был забракован. Более успешно с заданием справился Миша Окунь и стал первым пианистом «Каданса» (вторым был Лева Кушнир). До этого, несколькими годами раньше, Окунь меня сменил у рояля и в оркестре Утесова. Так что мы уже давно с ним движемся в «упряжке». Миша однажды в ответ на мои сетования, что на гастролях я испытываю определенные трудности, играя на разных инструментах, которые всегда неравноценны, дал мне простой и гениальный совет.
Я ему жалуюсь: — Прихожу заранее на площадку, где предстоит концерт, и разыгрываюсь на инструменте, чтобы привыкнуть к нему, но в результате на концерте играю еще хуже. Будто бы инструмент мне мстит за то, что я до концерта мучил его.
Миша отвечает: — А ты не приходи и не мучай его — он и не будет мстить! Не надо никогда заранее пробовать, и не важно: пианино там или рояль, настроено оно или расстроено вдрызг… Это, как если входить в холодную воду медленно, то — мучительно, а сразу, когда бросаешься, то в первый миг обжигает, но потом — хорошо, кайф!
С тех пор я неуклонно следую этому совету и не ведаю забот ни с тугой или легкой клавиатурой, ни с порванными струнами или западающими клавишами и т.д. «Бросаюсь в воду» и «плыву себе», по ходу справляясь со всеми «подводными камнями» и «бурным течением». Спасибо тебе, Миша, за толковый совет!
Но вернемся к «Кадансу», который уже тарифицирован: всем назначены камерные ставки (то ли 15, то ли 17 рублей за концерт), что для тех времен весьма прилично. Недаром столько же нот было и в пассаже — по рублю за каждую ноту. Заслужили! Ансамбль уже успешно гастролирует по стране, музыканты подобрались! уравновешенные (не чета мне) и способные с успехом играть любые ассиметричные группировки длительностей (не в пример мне). Николай Панов, выпускник МВТУ им. Баумана — математик блестящий, Юрий Юренков в прошлом тоже инженер и считает неплохо, о Мише уж и не говорю, он тоже закончил какой-то технический ВУЗ. Поэтому им никакие большие цифры и не страшны! Люди они, к тому же, как говорили злые языки, под стать исполняемой музыке, типы «нордические», холодные-прехолодные, а музыка та «сурьезная-пресурьезная». Пошел я как-то на их концерт (в Москве проходил очередной фестиваль джаза), сижу, слушаю, а на сцене со страшной силой «дуют холодные ветры и метут метели», а дело ведь в мае происходит, так что приходится ежиться в кресле. Лица у исполнителей не то ледяные, не то каменные, без тени подобия улыбки. Одним словом, на сцене царит настоящий «норд» или, в переводе на русский, — тоска смертная! Вдруг стоящий на подставке саксофон с грохотом падает на пол. Наверное, подставка треснула от «мороза»? Все в зале, и я в том числе, встрепенулись, проснулись и оживились. Мой раздираемый зевотой рот резко захлопнулся. Благодаря этому происшествию, которое, к счастью, не имело печальных последствий — саксофон не сломался, а в тоскливой «бочке дегтя» концерта сверкнула веселая «ложка меда»!
После, за кулисами, я высказал Герману свое пожелание, что надо в программе оставить этот «спецэффект» (падающий саксофон), который очень оживил течение концерта и явно понравился публике.
— Да, я видел, как твоя, заплывшая жиром харя, радостно скалила зубы в момент падения! — обиделся он.
Да, действительно, я в то время был не худой, но зачем же так грубо? Не ожидал я такой резкости от старшего товарища, но не надо было мне самому лезть на рожон… Но «месть» Германа на этом не закончилась. На следующий день оркестр Лундстрема должен был играть мою композицию «Богатырская поступь» (как бы русские «Гигантские шаги»), а ансамбль «Каданс» — уезжать на гастроли. Так вот, руководитель, рискуя опоздать на поезд, специально пришел (даже с вещами в руках), чтобы послушать мою пьесу (?!). Послушав и найдя меня в антракте, вынес приговор: — Да, чувствуется, что автор знаком с фольклором и владеет аранжировкой, но в целом произведение рыхлое, вялое и малоинтересное!
— А ты — диксилендовый трубач, играющий лишь по «неправильным» гармониям, — стал защищаться я, посчитав, что термин «диксилендовый» для него, утверждавшего, что в мире есть только он и Майлс Дэвис, есть страшное оскорбление. Ответить на это у моего оппонента уже не было времени — поезд ждать не будет. Подошедший, так и хочется сказать «подплывший», Окунь стал меня утешать: пьеса моя хорошая (в то время он уже был пианистом у Олега Леонидовича), и что Герман просто не в духе по каким-то личным причинам.
* * *
А с добрым Мишей у нас вначале 90-х произошла еще одна трогательная встреча, с вытекающим из нее если не советом, то уроком жизни. И он, и я одновременно пришли устраиваться в Гнесинское училище на работу по совместительству (он на основной — у Лундстрема, а я — у Козырева). Оба мы, в один из августовских дней, написали заявления. Затем, с 1-го сентября я стал ходить каждую неделю на работу, аккуратно заполняя журнал посещаемости. Хоть это дело (журнал) и малоприятное, но неизбежное, потому что платят тебе не по труду, а по журналу, что вскоре блестяще и подтвердил мой многоопытный друг. Если я, как дурак (Почему «как»? — спросите вы и будете правы), ходил регулярно на занятия, то Миша, отдав свое заявление, тут же умотал на гастроли и объявился лишь к Новому году, молниеносно заполнил журнал и встретился со мной непосредственно у окошка кассы, из которого нам протянули ведомость на зарплату и мы поочередно расписались — каждый в своей графе. Получив деньги, мы разошлись. Не знаю, о чем думал он, но я думал о том, что вот получил еще один, наглядный урок жизненной практичности.
А спустя несколько лет, мой практичный коллега меня морально окончательно добил своей философемой: — Мне все равно что играть: хоть «Мурку», хоть «Гигантские шаги» — лишь бы деньги платили! — Вот и выходит, что, как некогда считалось, что от «саксофона до финского ножа — один шаг» (гениальная мысль товарища Жданова), то теперь от «Гигантских шагов» до»Мурки» — тоже!
