In Memoriam: саксофонист Игорь Высоцкий (1943-2021)

30 ноября в США ушёл из жизни Игорь Высоцкий, саксофонист, который с середины 1960-х по начало 1970-х играл важную роль на московской джазовой сцене — пока не эмигрировал в 1972 г. сначала в Израиль, а затем в США, где прожил 48 лет. Редакция «Джаз.Ру» выражает глубокое соболезнование семье Игоря — жене Ирине и сыну Филиппу.

В 2013 г. Игорь написал для бумажного «Джаз.Ру» автобиографический очерк, который вышел в №48/2-2013 под названием «Игорь Высоцкий: голос из «джазового небытия»». В память о ветеране отечественной джазовой сцены воспроизводим его в онлайн-версии (с некоторыми сокращениями). Исходный текст в 2013 г. подготовили к печати Георгий Искендеров и Гдалий Левин.

«Эмиграция российского джаза. Массовое явление… многим пришлось полностью с джазом расстаться, из-за полной неконкурентоспособности, отсутствия элементарных навыков и джазового мировоззрения… Уровень музыкальной подготовки… советских джазменов был так низок (за исключением В. Пономарёва), что, пустившись в эмиграцию, они оказались лицом к лицу с такой мощной профессиональной джазовой силой, что стало ясно, что делать здесь нечего. Посмотрите судьбу первых ринувшихся завоевывать джазовые рынки Европы и США. И только последнее поколение музыкантов чувствуют себя там как рыбы в воде. Сказался опыт и прогресс российских джазменов»

С. Беличенко. «Истинная история джаза ещё не написана!»

«…убежавшие в джазовое небытие Берукштис и Мидный, Высоцкий, Герасимов, Пономарёв (только последнему и повезло)»…

Владимир Фейертаг. Рецензия на книгу «Индустрия джаза в Америке»

Продолжать цитирование аналогичных фрагментов из публикаций русскоязычных авторов, в числе которых есть и весьма значимые в российском джазовом сообществе, нет необходимости. Смысловой оттенок вышеприведённого достаточно ясен. Такие несколько предвзятые, порой с фактическими неточностями, высказывания вызывают некоторое недоумение у непосредственных участников «исхода» советских джазовых музыкантов за железный занавес, располагающих информацией о событиях из первых рук, а не как в известном анекдоте («напел Рабинович»). Это вызывает желание внести историческую ясность, добавить свою лепту в реабилитацию «первых ринувшихся» (Игорь Берукштис, Борис Мидный) в 1964 году, а также «пустившихся в эмиграцию» в 70-х годах джазменов. По первым за дерзкий шаг шарахнула «тяжёлая артиллерия» — борясь, по выражению Фаины Раневской, за «нравственное значение событий», газета «Известия» ударила разгромной статьёй «Вот кто будет играть в их джазе». Правда, много лет спустя музыкантов реабилитировали, Берукштису вернули гражданство. Кто же замолвит словечко в защиту других?

Я постараюсь по возможности правдиво рассказать о своём «бегстве в джазовое небытие».

Прежде всего следует принимать во внимание то, что люди уезжали с желанием обрести другую среду обитания, а торжественных обещаний играть джаз до гробовой доски не давали.

Для знакомства — немного о себе.

Азарбайджанская ССР, Баку

По месту рождения я бакинец, но не из той плеяды джазменов из Азербайджана, которые в 60-70-х годах покоряли Москву, имея за спиной изрядный качественный джазовый багаж. Появившись на свет 7 апреля 1943 года, я в семилетнем возрасте был отведён в одну из бакинских музыкальных школ моей мамой, балериной Азербайджанского государственного Академического театра оперы и балета им. М.Ф. Ахундова — заниматься на скрипке.

РСФСР, Москва

Когда семья в 1951 году переехала в Москву, я года три ещё вымучивал скрипку в музыкальной школе в Неопалимовском переулке. Не скажу, что процесс этот вызывал у меня восторг. Мечта была другая — играть на саксофоне. Поскольку тогда в Союзе этот инструмент нигде не преподавали, я вплотную стал осваивать ближайший к нему кларнет — в 1961 году окончил московскую детскую музыкальную школу № 1 им. С.С. Прокофьева, а в 1965-м — московское музыкальное училище им. М.М. Ипполитова-Иванова.

Школьные годы богаты музыкальными впечатлениями. Во время VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов (1957 — Ред.) было много джаза, в Москве гастролировали оркестры из Чехословакии — Карела Краутгартнера, Густава Брома, Карела Влаха, Ладислава Безубки и др. В Зелёном театре Парка культуры и отдыха им. Горького выступали оркестры Эдди Рознера, Олега Лундстрема. Здесь я впервые услышал Георгия Гараняна, Алексея Зубова, певицу Гюли Чохели. Проникали мы туда сквозь забор или слушали за ним, сидя на деревьях. Пользовались и более цивильным, кем-то выведанным способом. У Зелёного театра было соглашение с Московским речным пароходством — работники театра бесплатно катаются на речных трамвайчиках, а работники речного пароходства на тех же условиях ходят на концерты. Мы садились на речной трамвай у Крымского моста, выходили на следующей остановке, у Зелёного театра, и беспрепятственно проходили мимо билетёра, произнося заветное: «С теплохода».

С восьмого класса я начал играть — сначала на школьных вечерах (в составе: баян, кларнет, барабаны), а через какое-то время уже и на «халтурах». Мне очень нравилась игра Бенни Гудмана, особенно в его малом составе, за что я и приобрёл кличку «Бенни», которая при мне по сей день. У меня дома хранятся несколько сотен фотографий в память о концертах Бенни Гудмана в Москве, на которых я был дважды. Снимки делал мой тесть, Евгений Ионович Явно, который был ведущим фоторепортёром в Министерстве культуры и ЦДРИ.

В 1961 году мечта сбылась — я перешёл на саксофон. Денег на его приобретение не было ни у меня, ни у мамы, и я искал какой-нибудь кружок самодеятельности, где бы он мог быть. Так я попал в Радиокомитет на Новокузнецкой. Там в кружке занимался, по-моему, на домре, Лёша Кузнецов и на трубе — Толя Малявин, пасынок Виктора Кнушевицкого. Там я получил и стал осваивать тенор-саксофон.

Позже мне в руки попал альт-саксофон производства какой-то малоизвестной французской фирмы. Играл я на нём недолго. На джазовой сцене дебютировал как альт-саксофонист на первом московском фестивале «Джаз-62» в кафе «Молодёжное» в составе пианиста Альфреда Григоровича — Анатолий Городинский на корнете, Юрий Маликов на контрабасе и Владимир Маганет на ударных. Вскоре после этого выступления, поняв, что это не мой инструмент, я продал его Алексею Козлову.

Жили мы во Всеволожском переулке, рядом со станцией метро «Кропоткинская». Над моей комнатой выше этажом жил художник Евгений Михельсон, который дружил с актёром театра и кино, страстным любителем джаза Валентином Никулиным. Он привёл его ко мне, зная, что я занимаюсь музыкой, пытаюсь играть джаз. Валя, не имея проигрывателя, пришёл послушать пластинку Эрролла Гарнера «Concert By The Sea». У меня оказался проигрыватель, который я взял на время у своей соседки: приёмник у меня был, а вертушки не было. Слушали с упоением, Валя довольно интересно и страстно комментировал.

Неподалёку, в Лопухинском переулке, обитал Герман Лукьянов. Дальше от метро, на углу Метростроевской ул. (теперь Остоженка) и Барыковского переулка — пианист Николай Петров. Недалеко от него — трубач Георгий Гутман. Фред Григорович жил тоже недалеко, по другую сторону Кропоткинской (теперь Пречистенка). Ближе к Арбату, в Плотниковом переулке — Игорь Берукштис. Джазовый фотограф Володя Садковкин проживал прямо на Арбате, а его коллега Володя Лучин — на Сивцевом Вражке. И это далеко не все «арбатские» из московского джазового сообщества. Это был район компактного проживания джазового люда.

С Берукштисом у нас была очень хорошая «халтура». Мы познакомились с двумя деловыми администраторами, которые распространяли по предприятиям и учреждениям билеты на неходовые спектакли в театрах им. Пушкина и им. Ермоловой и привлекали зрителей тем, что там в антрактах и после спектакля были буфет с пивом и танцы. Мы там играли квартетом. Игоря мы пригласили как контрабасиста, но ему это быстро надоело, и он сел за пианино, а на басе стал играть Валентин Верейский, который позже преподавал в училище им. Гнесиных; на барабанах играл Илья Коган, я — на кларнете.

По вечерам мы часто собирались у Германа Лукьянова. У него была комната в коммунальной квартире с сердитыми соседями — молодая пара с мамашей, которые всё время пытались его выжить. Их раздражало то, что Герман вёл богемный образ жизни, а им каждое утро приходилось идти на работу. Соседям было непонятно, чем он там занимается; и к тому же у него постоянно звучала «эта музыка».

В комнате был рояль, магнитофон «Маг-8», коротковолновый приёмник, проигрыватель и скромная мебель. Здесь мы обсуждали и штудировали записанное Германом с передач Уиллиса Коновера по «Голосу Америки», слушали Би-Би-Си, играли в шахматы, карты. Из Лондона в то время велись 15-минутные джазовые передачи, которые начинались словами: «У микрофона Джонни». Последствия от прослушивания этих передач оказались непредсказуемыми. В 1961 году этот Джонни работал гидом на английской торгово-промышленной выставке в Москве и при знакомстве оказался… Володей Родзянко, внуком председателя Государственной думы 1917 года Михаила Владимировича Родзянко. Неосмотрительный дружеский поход с «иностранным агентом» попить пива закончился для меня первым приводом в штаб народной дружины. Двумя годами позже мы вновь встретились с ним в Москве и на этот раз без досадных последствий посидели в ресторане «Арагви». В 1979 г. в Лондоне я ещё раз встретился с Володей; мы и на этот раз мирно попили пивка в баре Би-Би-Си.

Моя трудовая деятельность прошла, в основном, в МОМА (Московское объединение музыкальных ансамблей) и Москонцерте в окружении известных отечественных джазменов того времени. Первая запись в моей трудовой книжке относится к работе в ансамбле джазового барабанщика Владимира Журавского (август 1963 — апрель 1964). У него в разное время числились Герман Лукьянов (флюгельгорн), Игорь Бриль (ф-но), Юрий Маликов (контрабас), Борис Матвеев и Владимир Маганет (ударные) и др. Сам Журавский почти всегда был на гастролях.

В 1963 году я в качестве тенор-саксофониста работал при Доме журналистов в ансамбле, в который входили пианист Игорь Бриль, контрабасист Юрий Маликов и барабанщик Владимир Маганет. Летом 1963 года мы этим же составом играли в пресс-баре III Московского международного кинофестиваля в гостинице «Москва».

Затем была работа с Германом Лукьяновым в ансамбле альт-саксофониста Владислава Кадерского (апрель 1964 — апрель 1965): Герман Лукьянов на трубе, я — на теноровом саксофоне, и др.

С Германом мы должны были выступить на фестивале «Джаз-65», который проводился в гостинице «Юность». В программе московского фестиваля было заявлено выступление его квинтета: Герман на флюгельгорне, я на тенор-саксофоне, Вадим Добужский (ф-но), Альфред Григорович (бас) и на ударных — Владимир Васильков. Выступление было подготовлено, но не состоялось, так как лидер в это время был на гастролях.

Знакомство на «бирже» с Валерием Пономарёвым, совместные выступления в джазовых клубах привели нас в самую престижную точку московских боперов — кафе «Молодёжное», «КМ», в квинтет Вадима Сакуна. Работая в его составе, мы прилично выступили в ДК МИИТ на фестивале «Джаз-67» и в ДК им. Горбунова на «Джаз-68». Мы — это пианист Вадим Сакун, трубач Валерий Пономарёв, Юрий Маркин на контрабасе, Владимир Васильков (на «Джаз-67») и Виктор Дорохин (на «Джаз-68») за ударными, и я на теноре.

В «КМ» наш квинтет год с небольшим играл три раза в неделю всего за 60 рублей в месяц. Правда, финансовый недостаток возмещался «халтурами» в различных западных посольствах — за одну такую игру можно было получить месячную зарплату.

К этому времени я уже был женат. Моя верная подруга жизни Ира училась в Мерзляковке, и чтобы иметь какую-то стабильность в доходах, мы с Валерой Пономарёвым решили попытать счастье в Москонцерте. После длинной и очень напряжённой поездки по Сибири и Дальнему Востоку с певцом Аскольдом Бесединым мы «заскучали»: нам предстояла ещё одна такая же гастроль. К счастью, подвернулась очень удачная работа в МОМА в оркестре Володи «Берлоги» Антошина, в ресторане «Олимпиада». Располагался он под трибунами стадиона в Лужниках и был единственным, где была пятидневная рабочая неделя. Там у нас был джазовый состав: Володя на контрабасе; Игорь Кондаков на ф-но (тёзка и однофамилец пианиста, игравшего с Берукштисом и Мидным); на барабанах — Сергей Пырченков (брат известного в Союзе барабанщика Евгения Пырченкова); и мы с Пономарёвым. Ресторан был вдалеке от метро и в полную силу функционировал тогда, когда на стадионе были какие-нибудь матчи. Стало быть, свободного времени было много, и мы в основном репетировали джазовые вещи.
ВИДЕО: квинтет Вадима Сакуна на фестивале «Джаз-68». Сакун (ф-но), Пономарёв (труба), Высоцкий (тенор-саксофон), Юрий Маркин (контрабас), Виктор Дорохин (ударные)

Здесь мы познакомились с Беном Салзано. Натуральный «штатник» (здесь: американец. — Ред.), русофил и музыкант, прилично игравший на саксофоне, носитель американского джазового языка, Бен был экзотической фигурой в московской джазовой среде. В 1968-69 годах, когда он стажировался на филфаке МГУ, мы познакомились и часто джемовали в «Олимпиаде» и московских джазовых клубах.

Помимо основной работы, мы часто играли концерты в джазовых клубах, кафе. В 1969-1972 годах, предшествующих эмиграции, я работал в эстрадном оркестре при Москонцерте п/у Александра Горбатых, а последние несколько месяцев — в концертно-эстрадном оркестре Всесоюзного Радио и Телевидения «Голубой экран» п/у Бориса Карамышева.

…Пришли визы, настало время отъезда.

С израильскими визами летели в основном через Вену; эти документы давали право большинству делать выбор — минуя Израиль, направляться в Америку, Канаду, Австралию и другие страны.

Майским утром 1972 г. мы вылетели в Вену.

Австрия, Вена.

Вот и первая остановка на пути в «небытие» — старинный замок Шёнау в пригороде Вены, предназначенный для приёма и дальнейшего распределения потока эмигрантов из СССР.

Встретиться здесь с джазовыми музыкантами, а тем более помузицировать не довелось. Мы с женой посовещались, определились и…

Израиль; Арад, Тель-Авив.

уже поздно вечером того же дня приземлились на лайнере израильской компании El-Al в аэропорту им. Бен-Гуриона — решили пожить немного на Святой Земле. Такое решение было принято отчасти из любопытства, отчасти от того, что там уже были наши друзья-коллеги, эмигрировавшие несколько раньше — Лев Забежинский, Эдик Утешев, Роман Кунсман. Жили они в Тель-Авиве, а нам с женой местом жительства определили город Арад, расположенный в южной части Израиля, на границе Иудейской пустыни и пустыни Негев.

В Израиле наши музыканты, взращённые на «фирмé» (американских записях. — Ред.) паркеристы и колтрейнисты, были в большом фаворе, имели много работы и, стало быть, хороший заработок. Они оставили ощутимый след в истории израильского джаза. Достаточно упомянуть об ансамбле Platina, выступившем в 1974 году в США на престижном Ньюпортском фестивале. В его составе были трое музыкантов из бывшего Советского Союза — саксофонист из Ленинграда Роман Кунсман, рижский пианист Наум Переферкович и мой друг и коллега по московскому «КМ» Лёва Забежинский — «оказавшись лицом к лицу с… мощной профессиональной джазовой силой» (см. эпиграф), они не уступали по уровню звёздам мирового джаза.

Работы и джемов для души и достатка, особенно в Тель-Авиве и Иерусалиме, было предостаточно.

Первое время на работу в Тель-Авив я ездил автобусом с пересадкой в Беэр-Шеве. Спустя две недели нас хлопотами саксофониста Сту Акоэна перевели в Рамат Авив — очень красивый район Северного Тель Авива. Спустя некоторое время нас с женой вызвали в военкомат. Армией это пока не грозило, но на военный учёт поставили.

Сту Акоэн — мультинструменталист, прекрасный джазовый педагог, выходец из Болгарии; из его класса выпустились хорошие джазовые музыканты, в числе которых саксофонист с мировым именем Эли Деджибри. С Акоэном меня свели Лёва Забежинский и тенор-саксофонист Эдик Утешев, хорошо известные посещавшим джаз-клубы Москвы в 60-70 годах. Я в качестве баритон-саксофониста работал в ансамбле, который аккомпанировал жене Акоэна, известной израильской джазовой певице и пианистке Римоне Фрэнсис. Были работы и с другими местными музыкантами. Они предлагали поехать на гастроли в Штаты и там через адвоката приобрести гринкарту, но я далёк был от такого вольного шага. Через 11 месяцев насыщенной музыкальной жизни, рассчитавшись с долгами по отношению к Израилю, мы с Ириной решили ехать в Штаты официальным путём, через Италию.

Италия, Рим — Лидо ди Остия

В Италии четыре месяца жили в Лидо ди Остия — небольшом курортном городке на побережье Тирренского моря в 30-40 минутах езды на метро до центра Рима.

Моя московская соседка по Метростроевской улице была замужем за итальянским художником, с другом которого, известным джазовым пианистом Романо Муссолини, она познакомила нас на одной вечеринке. Романо сначала довольно скептически отнёсся к идее музицирования с русским музыкантом. Однако после прослушивания им записей с пластинок «Джаз-67» и «Джаз-68», захваченных мной на всякий случай, я уже на следующий день играл в его составе вместе с кларнетистом Тони Скоттом. Затем по моей рекомендации у Муссолини работали практически все находившиеся в Риме и ожидавшие выезда в США джазмены из СССР — Валерий Пономарёв, Владимир Сермакашев, Анатолий Герасимов, Лев Забежинский, Исайя (Саша) Кофман и другие.

В Италии я встретил Валеру Пономарёва и Володю Сермакашева. Они поселились в квартире, которую освободили мы, уезжая в Штаты. После них там жили Лёва Забежинский с Сашей Кофманом.

Я не советовал Валере ехать в Израиль. Делать ему там было что, но всё говорило в пользу родины джаза — ясная цель, жгучее желание, завидное трудолюбие, конъюнктура джазового рынка того времени. Он следовал в Америку на встречу с Его Величеством Случаем. Время подтвердило мою правоту.

В августе 1973 года мы с Ирой вылетели в Нью-Йорк.

США, Нью-Йорк

Здесь я сразу отыскал Игоря Берукштиса, Бориса Мидного и Бена Салзано. Первое время с их подачи я вечерами играл в разных составах коммерческую музыку, а днём по протекции Бориса Мидного, хорошего специалиста по цветной фотографии, работал в фотолаборатории. У меня была неплохая практика по фотоделу, которую я получил от своего тестя.

В фотолабораторию как-то зашёл саксофонист Джерри Маллиган с дамой-фотографом. Я спросил, помнит ли он, как мы играли на джеме в Москве. «Ah! Komsomol club!» — оживился приветливый Джерри. Джем, правда, тогда был малюсенький, на две или три темы, но играли почти все, кто там был из музыкантов. Уиллис Коновер передавал запись с этого вечера в одной из своих передач на «Голосе Америки».

В свободное время я раз в неделю для поддержания формы играл в репетиционном биг-бэнде Феликса Ровина. Это было бесплатное музицирование для души. Этой возможностью пользовались как местные джазмены, так и многие бывшие советские музыканты. В мою бытность на барабанах в нём играл Джим Чапин. Его школа «Advanced Techniques for the Modern Drummer», размноженная фотоспособом, была очень популярна среди советских барабанщиков. Запись нашего выступления в Дамрош-парке у Центра исполнительских искусств имени Линкольна транслировалась по «Голосу Америки».

В 1974-75 годах я в качестве тенор-саксофониста был участником квинтета: тенор-саксофонист и флейтист Анатолий Герасимов, пианист Игорь Яхилевич, контрабасист Майкл Боккиккио и барабанщик Чип Уайт. Мы выступали в телепередачах, на джазовых концертах в Центральном парке. Однажды играли в клубе Village Gate с приглашённым тенор-саксофонистом Ларри Шнайдером. Было выступление на пароходе с гостем квинтета саксофонистом Эдди Дэниэлсом в одном концерте с оркестром Вуди Германа.

В 1974 году у Игоря Яхилевича возникла идея записать на диск собственные композиции. Началось с того, что авторы, он и Герасимов, не определились, чьих тем на диске будет больше. К согласию не пришли, и Толя отказался от этой затеи. Подъехавшего к тому времени рижского саксофониста Вадима Вядро эта идея не заинтересовала. Переговоры с Фрэнком Фостером тоже оказались безуспешными ввиду его занятости. С приглашёнными Дейвом Либманом, контрабасистом и барабанщиком проблем не возникло.

Так на нью-йоркской студии Different Drummer Records была записана пластинка «From Russia With Jazz: Prince Igor’s CZAЯ» (Different Drummer Records 1002, 1975; под «CZAЯ» подразумевается слово «ЦАРЬ». — Г. Искендеров); на ней играют Игорь Яхилевич — фендер-пиано; Дэйв Либман — тенор-, сопрано-саксофоны и флейта; Игорь Высоцкий — тенор-саксофон; Джордж Мраз — контрабас; Чип Уайт — ударные. Это была вторая после «Russian Jazz Quartet. The Happiness» пластинка, записанная в Штатах джазменами из России. На обложке моё имя Igor было изменено на Vigor (сила, энергия, бодрость); продюсер, вероятно, посчитал, что двух Игорей для «царской» пластинки многовато.

В октябре 1974 года мне довелось быть участником программы Лесли Либера «Jazz At Noon». Лес известен в джазовом мире как основатель и неповторимый ведущий джем-сешнз по пятницам в полдень. Как музыкант этот человек приводит в восторг людей в течение почти 70 лет. Подвижный, лиричный альт-саксофонист, Лес также признан как самый искусный, пожалуй, исполнитель в истории джаза на жестяной диатонической флейте (penny—whistle). Его еженедельная программа стартовала в октябре 1965 года и просуществовала 46 лет. Её целью было дать возможность джазменам, выбравшим неджазовую карьеру, поиграть вместе. Эти джем-сешнз превратились в настоящий «приют» для играющих джаз, но работающих днём нью-йоркцев — врачей, юристов, рекламных агентов и т.д. По заведённой традиции, эти музыканты каждую неделю сбрасывались и нанимали в качестве гостя программы какого-нибудь известного джазмена. Так гостями программы стали практически все звёзды мирового джаза.

Для выступления на одном из таких мероприятий были приглашены джазмены, приехавшие в Нью-Йорк из СССР: москвичи — Валерий Пономарёв (tp), Анатолий Герасимов (ts, fl), Игорь Яхилевич (p), Михаил Брандсбург (dr), я на тенор-саксофоне и ленинградец Саша Эдлин (tb). Происходило это в самом модном для того времени ночном клубе Shepheard отеля Drake, на углу Парк-Авеню и 56-й улицы.

Таковы факты. А под какое они попадают определение — джазовое бытие или небытие — решать вам.

До 1982 года я совмещал музыкальную деятельность с работой в фотолабораториях, полиграфической компании, коммивояжёром. Родился сын, нужно было определяться с дальнейшими жизненными планами.

Подвернулась хорошая дневная работа — торговый бизнес с Россией. По Союзу знаю, полноценная работа по двум трудовым книжкам здоровью не помощник; многих она привела к плачевному результату. И я отложил саксофон в сторону, но с джазом не расстался; поддерживаю постоянную связь (благо средства коммуникации позволяют) с рассыпанными по всему миру и оставшимися в стране здравствующими коллегами, джазменами и джазфэнами. Слежу за музыкальной карьерой практически всех современных джазовых музыкантов из России; со многими знаком, посильно помогаю им при необходимости.

Сейчас я живу в Плэйнвью, пригороде Нью-Йорка, в собственном доме. Здесь неподалёку в своё время жил и творил один из моих кумиров — Джон Колтрейн, здесь написал он «A Love Supreme». Вблизи находится кладбище, где он похоронен. Всякий раз, когда у меня гостят коллеги-музыканты, мы идём туда помянуть гения джаза.